Вновь тревожный сигнал
Бьет, как выстрел, по нервам.
В клочья рвут тишину на плацу трубачи.
И над дымным закатом планета Венера
Парашютной ракетой повисает в ночи.

Рыжий конь у меня -
Даже в сумерках рыжий
Опаленный боями недавнего дня.
Как ударит копытом - искры гроздьями брызжут,
И в суровую сказку он уносит меня.

Эта сказка пришла
Вслед за пыльными маршами.
Колыбельная песня в ритме конных атак.
Детям сказка нужна, чтобы стали бесстрашными.
Взрослым сказка нужна - просто так, просто так.

И как знамя летят крылья алого солнца.
Кони в яростном беге рвут орбиты планет.
И по звездным степям
Мчится звездная конница...
Почему же меня с вами нет,
С вами нет…

Автор: Ася Ландыш

Автор: Ася Ландыш

Наполняясь бесчестьем и болью,
Разнося пыль с закрытых дорог,
Ветер выл над сердечной тоскою
И слезами мыл стёкла окон.

Он метался меж небом и грязью,
Он покоя нигде не искал,
Он не видел ни Ада, ни Рая,
Он любил обнимать облака.

Его разум был чист и наивен,
Он законов не знал никогда,
Ему чужды иллюзии мира
О морали, о чувствах, о снах.

Он не мучил себя бесполезной
Установкой границ на мечты, -
Время даже его не жалело –
Он узнал страшный запах войны.

Он всё видел, метался и плакал,
Но не мог ничему помешать,
И осталось ему кадр за кадром,
Как в кино, эту жизнь наблюдать.

Он смотрел, не способный вмешаться,
Как рождались и гибли в огне
Человекоподобные твари
В вечном споре за право владеть,

В неизменных сраженьях и войнах
За свободу, за земли, за хлеб,
И в кровавом двух лидеров споре,
Кто из них больше стравит людей.

Видел ветер, как строились храмы
На обугленных чьих-то костях,
Видел он многоликие бойни:
В документах, в охоте, в полях,

Видел битвы на улицах, рынках,
В тюрьмах и на бумажных мечах,
Видел он сильных мира, их лица,
Их бездонную жадность в глазах.

Автор: Ирина П.

Ты стихи мои не выбрасывай,
Ты же знаешь, я редко пишу...
Ни о чем меня ты не спрашивай,
Я сама обо всем расскажу...

Расскажу, что не сплю ночами,
Расскажу, что слез уже нет,
Что по прошлому я скучаю,
И никак не найду ответ.

И живу как во тьме все время,
Без Души вообще не жить.

Мы уже не взрослеем - стареем,
И уже как раньше не быть...

А еще вспоминаю стены,
Что из красного кирпича.
Мы не знали тогда измены,
Не теряли друзей сгоряча.

Мы тогда действительно Жили,
До сих пор я люблю апрель.
Мы друг друга тогда Любили,
Что же будет с нами теперь?

А если в книге зазвучат слова и буквы
Сожмется сердце от бумажного огня
И нарисованное оживет как будто
И Карлик Нос преследует меня

Он выдумал бы новый мир, да только
Не рвется кем-то сложенный узор
И видимо ему опять придется
Вглядеться в зеркало и ощутить позор

Припев

Карлик Нос других не хуже
Знает в случае чего
Длинный нос - его оружие
И проклятие его

Он привык один бороться
Свой-чужой среди уродцев
Свой-чужой среди уродцев
Свой-чужой

Еще чуть-чуть все на круги своя вернется
Он вырвется опять из темноты
И зеркало над ним не рассмеется
И непреступное окажется простым

Припев

Карлик Нос других не хуже
Знает в случае чего
Длинный нос - его оружие
И проклятие его

Он привык один бороться
Свой-чужой среди уродцев
Свой-чужой среди уродцев
Свой-чужой

Сам от слез промок,
А другим помог
Вот какой!
Всех врагов простил,
В сердце свет пустил
Вот какой!

Я лососем нырну в серебристые воды реки,
Горностаем промчусь по шуршащей осенней листве,
Серым волком сбегу от опутавшей душу тоски,
Черным вороном скроюсь в сиянии и синеве
И отдам свои чары владычице Ночи - сове.

Мной начертаны руны - когтями по глади стекла.
Мне хотелось оставить себя в потемневших камнях.
Я уйду по следам колдовства от свербящего зла,
И последний Самайн заберет мой оставленный страх,
И последний Белтайн станет волей в зеленых лесах.

Тополиная метель
Василий Ростовский
Здесь летом пахнет каждый стебелёк,
Распушен шарик – «вспыхнул» одуванчик,
Чихает пухом тополь – занемог,
Ему бы примоститься на диванчик.

Под мышку – градусник, малиновый чаёк
И целую неделю бюллетенить…
Кочует миром тополиный смог,
Отталкивая запахи сирени.

Воздушное живое существо,
К бордюру жмётся, в щели заползает,
Что тополиной грустью рождено
И без билета катится в трамвае.

Сосны иголка чертит синеву,
Глазами бусин в небо засмотрелась,
Намокший лист – зелёные качели,
Качает солнца яркую струну.

Трава, примята поступью дождя,
Снимает плёнку лёгкого свеченья,
Вкушает упоительность мгновенья,
Когда лучи по зелени скользят.

Весь мир пропитан свежестью улыбки,
Ресницы солнца гладят тишину,
Теряешься: во сне иль наяву
Стеклянный мир в своей накидке зыбкой.

ГЕЙША

Очнуться кем-нибудь – не важно –
прохожим, что глядит устало,
как гейша с веером бумажным
идёт к портовому кварталу.

Она качнется веткой тонкой,
и мне из европейской дали –
брести за маленькой японкой
и слышать стук её сандалий.

Придумать имя ей – Тацуйя –
за взгляд опасливый и дикий,
и думать, как она танцует,
как пахнет пряностью гвоздики.

И на циновочной постели
всё целовать её и гладить…
Какая хрупкость в этом теле,
какая странность в этом взгляде.

Запомнить длинную заколку
и колокольчик на браслете…
И снова где-то ненадолго
очнуться не в своём столетье.

*А глаза у него зеленые*

Старики говорили в бороду, -
-Занесло ж его к нам, бедового.
На рассвете собралась по воду,
Повстречала соседа нового,
Где меж травами, ловко спрятаны,
Тают россыпи земляничные.

А кафтан у него с заплатами.
И глаза у него обычные.

Он мне кланялся низко, до земли,
И смотрел озорно, играючи.
Я потом не уснула досветла,
А звала непутёвым давеча.
Лето крылья свои расправило,
Щедро сыпало тёплым золотом.

Я Ему, говорили, нравилась.
Незаметно и он стал дорог мне.

Пела осень с ветрами хладными
О жемчужной степи на Севере.
Да суровою, да прохладою
Прямо на сердце будто веяло.
Приводил Он лошадку чалую,
Чтоб напилась водицей талою.

А глаза у него печальные,
И слова у него усталые.

Княже кликнул на ратны подвиги,
Да грозил за отказ острогами.
Он стоял, понуривши голову.
Улыбнулся, лишь руки дрогнули.
Как обнял и вздохнул прерывисто,
Вспоминала во дни ненастные,

Как на посвист Его заливистый
Соловьи откликались ласково.

Отозлилась зима суровая.
И трава шелестела ранняя.
Принесла детвора дворовая
Весть, - На двор де шагает раненый.
Птицей дикой в груди – смятение.
Он стоял под родными клёнами.

Меня ты только к лету не ревнуй!

На свежесть утра выплеснет росою
Скользящий луч живое серебро,
Расколет озера тончайшее стекло,
Сгребая тени, сброшены ветлою.
Неуловимый шёпот камышей
Уронит вглубь заученные фразы,
Туман прозрачностью, чтоб тишину не сглазить,
Бесшумностью коснётся тополей.

Расщепит утро всплески акварели,
Добавит солнца в россыпи росы,
Запустятся цветочные часы…
А я, присев на краешек постели,
Прерву твой сон.
Невинный поцелуй…
Моя ты радость!
Окна ловят свет,
Сквозь занавеску – лёгкий трафарет…
Меня ты только к лету не ревнуй!

Бирюза в ладонях

На ладошке моей бирюза -
Я с небес зачерпнул на закате,
Сохранить бы ее — да нельзя —
Красота исчезает куда-то.

По любимым глазам узнаю,
Где запрятано счастье земное,
На уступе Вселенной стою,
Мое сердце летит за тобою.

По утру соберу все цветы,
Что смогу удержать я в охапке.
Я хочу, чтобы верила ты
В эту добрую детскую сказку.

Не думай, чтоб я был достоин сожаленья,
Хотя теперь слова мои печальны; - нет;
Нет!все мои жестокие мученья -
Одно предчувствие гораздо больших бед.

Я молод; но кипят на сердце звуки,
И Байрона достигнуть я б хотел;
У нас одна душа, одни и те же муки;
О если б одинаков был удел!...

Как он, ищу забвенья и свободы,
Как он, в ребячестве пылал уж я душой,
Любил закат в горах, пенящиеся воды,
И бурь земных и бурь небесных вой.

Несколько любимых отрывков из поэмы "Паломничество Чайльд Гарольда"

«Я сам в себе не замыкаюсь. Там
Я часть Природы, я – ее сознание.
Мне ненавистны улиц шум и гам,
Но моря гул, но льдистых гор блистанье!
В кругу стихий мне тяжко лишь сознанье,
Что я всего лишь плотское звено
Меж тварей, населивших мирозданье,
Хотя душе сливаться суждено
С горами, звездами иль тучами в одно»

«Зато в толпе, в веселье света мнимом,
В тревогах, смутах, в шуме суеты,
Идти сквозь жизнь усталым пилигримом.
Среди богатств и жалкой нищеты,
Где не любим и где не любишь ты,
Где многие клянутся в дружбе ныне.
И льстят тебе, хоть, право, их черты
Не омрачаться при твоей кончине –
Вот одиночество, вот жизнь в глухой пустыне!»

«Есть наслаждение в бездорожных чащах,
Отрада есть на горной крутизне,
Мелодия в прибое волн кипящих
И голоса в пустынной тишине.
Людей люблю, природа ближе мне.
И то, чем был, и то, к чему иду я,
Я забываю с ним наедине.
В себе одном весь мир огромный чуя,
Ни выразить, ни скрыть то чувство не могу я».

Какая ночь! Велика, святая,
Божественная ночь! Ты не для сна!
Я пью блаженство грозового рая,
Я бурей пьян, которой ты полна.
О, как фосфоресцирует волна!
Сверкая, пляшут капли дождевые.
И снова тьма, и, вновь озарена,
Гудит земля, безумствуют стихии,
И сотрясают мир раскаты громовые.

*******************************************
Байрон. Отрывок из "Видения суда"

Апостол Петр дремал у райских врат...
Вдруг странный шум прервал его дремоту:
Поток огня, свистящий вихрь и град -
Ну, словом, рев великого чего-то.
Тут не святой ударил бы в набат,
Но наш апостол, подавив зевоту,
Привстал и только молвил, оглядясь:
"Поди, опять звезда разорвалась!"

XVII

Но херувим его похлопал дланью,
Вздохнул апостол, потирая нос.
"Святый привратник! - молвил дух. -
Воспряни!"
И помахал крылом. Оно зажглось,
Как хвост павлина, как зари сиянье.
Апостолу вздремнуть не удалось.
"Ну! - молвил он. - В чем дело, непонятно?!
Не Сатану ли к нам несет обратно?"

XVIII

"Георг скончался Третий!" - дух изрек.
"Георг? Я что-то плохо разумею...
А кто Георг? что Третье? невдомек!"
"Король английский, говоря точнее..."
"А целой ли он голову сберег,
А то один тут был с обрубком шеи,
И никогда б не быть ему в раю,
Не тычь он всем нам голову свою!

XIX

Он, помнится, король французский был
И для башки, которая короны
Не удержала, дерзостно просил
Венца блаженных у господня трона!
Да я бы сам такую отрубил,
Как уши я рубал во время оно!
Но, не имея доброго меча,
Ключом я саданул его сплеча.

XX

И тут он поднял безголовый вой, -
Святые все сбежались, пожалели!
Теперь он с этой самой головой
И в мученики выйдет, в самом деле!
Запанибрата с Павлом, точно свой
Воссел он, где достойные воссели!
Проныра Павел! Впрочем, что он нам?!
Мы цену знаем всем его чинам!

XXI

Не так бы это дело обстояло,
Будь голова у короля цела, -
Святых, понятно, жалость обуяла,
Она-то вот ему и помогла:
Ведь милость божья заново спаяла
Башку его и тело! Ох, дела!
Зачем-то исправляем мы от века
Все мудрое в деяньях человека!"

*********************************************************

Франсуа Вийон "Баллада истин на изнанку"

Нет яств вкуснее лебеды,
Нет друга искренней льстеца,
Нет счастья, коли нет беды,
Нет труса хуже храбреца,
Нет зрелых слив сочней зеленых,
Нет мужа преданней вдовца,
Нет мудрецов умней влюбленных.

Нет дружбы пламенней вражды,
Нет хижины бедней дворца,
Нет роскоши пышней нужды,
Нет добряка щедрей скупца,
Нет пуха тяжелей свинца,
Нет шпаг тупее закаленных,
Нет короля сильней писца,
Нет мудрецов умней влюбленных.

Нет дел важнее ерунды,
Нет линии прямей кольца,
Нет золота ценней руды,
Нет маски лживее лица,
Нет твари злее, чем овца,
Нет дураков глупей смышленых,
Нет моря глубже озерца,
Нет мудрецов умней влюбленных.

***

Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я -- поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
-- Нечитанным стихам!

Разбросанным в пыли по магазинам,
Где их никто не брал и не берет,
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.

БАБУШКЕ

Продолговатый и твердый овал,
Черного платья раструбы...
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы?

Руки, которые в залах дворца
Вальсы Шопена играли...
По сторонам ледяного лица --
Локоны в виде спирали.

Темный, прямой и взыскательный взгляд.
Взгляд, к обороне готовый.
Юные женщины так не глядят.
Юная бабушка, -- кто Вы?

Сколько возможностей Вы унесли
И невозможностей -- сколько? --
В ненасытимую прорву земли,
Двадцатилетняя полька!

День был невинен, и ветер был свеж.
Темные звезды погасли.
-- Бабушка! Этот жестокий мятеж
В сердце моем -- не от Вас ли?..

АННЕ АХМАТОВОЙ

Узкий, нерусский стан --
Над фолиантами.
Шаль из турецких стран
Пала, как мантия.

Вас передашь одной
Ломаной черной линией.
Холод -- в весельи, зной --
В Вашем унынии.

Вся Ваша жизнь -- озноб,
И завершится -- чем она?
Облачный -- темен -- лоб
Юного демона.

Каждого из земных
Вам заиграть -- безделица!
И безоружный стих
В сердце нам целится.

В утренний сонный час,
-- Кажется, четверть пятого, --
Я полюбила Вас,
Анна Ахматова.

***

Какой-нибудь предок мой был -- скрипач,
Наездник и вор при этом.
Не потому ли мой нрав бродяч
И волосы пахнут ветром!

Не он ли, смуглый, крадет с арбы
Рукой моей -- абрикосы,
Виновник страстной моей судьбы,
Курчавый и горбоносый.

Дивясь на пахаря за сохой,
Вертел между губ -- шиповник.
Плохой товарищ он был,-лихой
И ласковый был любовник!

Любитель трубки, луны и бус,
И всех молодых соседок...
Еще мне думается, что -- трус
Был мой желтоглазый предок.

Что, душу чeрту продав за грош,
Он в полночь не шел кладбищем!
Еще мне думается, что нож
Носил он за голенищем.

Что не однажды из-за угла
Он прыгал -- как кошка -- гибкий...
И почему-то я поняла,
Что он -- не играл на скрипке!

Если я рисовать умел бы,
Мне б палитрой радуга стала.
Я не красил бы в чёрное небо -
Неужели оттенков мало?

Красный цвет я отдал бы сердцу.
И огню - только лишь отчасти.
Для того, чтобы рядом греться,
А ещё это символ страсти.

Я не стал рисовать бы красным
Реки крови и гнев во взоре.
И зелёный - тоске не дал бы.
Лишь деревьям, траве и морю...

И вернул бы радугу небу,
Чтобы краски из радуг брали.
Если я рисовать умел бы...
Если мне рисовать бы дали...

И стихотворение соавтора Илинара, Арманта - Гадание

Хрупкость летней ночи
Василий Ростовский

Дозревший плод закатного светила,
Далёких туч очертит силуэт,
По контуру – ажурные перила
Растопит ночь, бросая звёздный след.

Остатком света вздрогнет гладь речная
И отблески утонут в глубине,
На влажный лист монеты рассыпая,
Всплывёт луна в зависшей тишине.

Уснёт костёр. Часы ударят полночь,
С воды потянет жиденький туман,
Полыни растревоженная горечь,
Прохладою поднимется с полян.

Мы блаженные сонмы свободно кочующих Скифов,
Только воля одна нам превыше всего дорога.
Бросив замок Ольвийский с его изваяньями грифов,
От врага укрываясь, мы всюду настигнем врага.

Нет ни капищ у нас, ни богов, только зыбкие тучи
От востока на запад молитвенным светят лучом.
Только богу войны тёмный хворост слагаем мы в кучи
И вершину тех куч украшаем железным мечом.

Саранчой мы летим, саранчой на чужое нагрянем,
И бесстрашно насытим мы алчные души свои.
И всегда на врага тетиву без ошибки натянем,
Напитавши стрелу смертоносною жёлчью змеи.

Налетим, прошумим - и врага повлечём на аркане,
Без оглядки стремимся к другой непочатой стране.
Наше счастье - война, наша верная сила - в колчане,
Наша гордость - в не знающем отдыха быстром коне.

[1904]