Рассказ №1.

Область тьмы

***
Тьма накрыла город. Умолкли бесконечно завывающие сирены полицейских машин и карет "скорой помощи", стих гул людских голосов; улицы, которые еще вчера походили на бурлящие кровью артерии, пронизывающие тело города, замерли и опустели. Один за одним, испуская последний, ярко-желтый мерцающий вздох, гасли фонари. Огни в окнах жилых зданий давно уже не горели.
Ветер зловеще завывал, гуляя по обезлюдевшим улицам и площадям. Иной раз он развлекался тем, что подхватывал шуршащий полиэтиленовый пакет и швырял его высоко в воздух, оставляя, беспомощно кувыркаясь, планировать на тротуар.
Но думать, что город обезлюдел полностью, было бы ошибкой.
В сгущающихся сумерках по широкому проспекту, который еще день назад был яремной веной города, медленно брела невысокая девушка, зябко кутавшаяся в старый, местами порванный темно-коричневый мужской плащ. Ее темные волосы были неаккуратно собраны в пучок и прихвачены простым карандашом - на манер шпильки у японской гейши. В руке девушка тащила - именно тащила- раздувшийся в боках от набитых в нем вещей клетчатый саквояж. Правой, свободной, рукой девушка прижимала к себе облезлого полосатого котенка.
Время от время одинокая путница вздрагивала, поднимала голову и пристально смотрела вверх. Там, над крышами многоэтажных домов, слепо пялящихся на нее черными глазницами окон, клубилась Тьма.
Облако, такое черное, будто жадно впитывающее в себя все окружающие цвета, изредка вздрагивало и пульсировало, как живое. Хотя... Почему "как"? Тьма и была живой.
Она пришла с востока, прошлой ночью, мягкой лапой накрыв город и окутав дома плотным саваном. Облако не пропускало солнечный свет, и о времени суток можно было судить только по часам, мерно отмеряющим тикающее время в пустых комнатах брошенных домов. Сейчас, если верить часам на башне городской мэрии, было без пяти пять вечера.
Вместе с Тьмой пришла Тишина - абсолютная, безмолвная и пугающая. Словно кто-то невидимый одним махом нажал кнопку "Без звука" на невидимом пульте; Тишина была столь же неестественной, как, скажем, каннибал с берега Нила на посту священника главной церкви города.
Девушку, свернувшую с главного проспекта и бредущую теперь каким-то проулком, Тишина тоже пугала не на шутку. Путница часто встряхивала головой, будто ей в уши попала вода, а ее котенок недовольно сучил лапами и время от времени принимался извиваться, слабо требуя, чтобы его выпустили. Его хозяйка, в свою очередь, оставалась абсолютно беспристрастна к его просьбам.
Когда очередная попытка обрести свободу не увенчалась успехом, котенок неожиданно решил сменить тактику. Стоило девушке отвернуться от него, как он разинул ротик, обнажив мелкие молочные клычки, и утробно заверещал, поразительно напоминая плохо смазанную дверь.
При звуках его писка, оружейным выстрелом прозвучавших в тишине, девушка вздрогнула и побелела так, словно перед ней только что взорвалась граната.
-Тише, Том! - умоляюще прошептала она, прижимая к себе котенка и пытаясь зажать ему пасть одной рукой, - прошу тебя, замолчи! Мало ли, ЧТО может тебя услышать... Потерпи, нам осталось пройти совсем немного, и мы выберемся из этого Богом проклятого места.
На котенка ее увещевания не действовали, и он продолжал мяукать, умудряясь высовывать мордочку из-под ее ладони.
Внезапно из-за плохо прикрытого окна на первом этаже дома, около которого они остановились, послышался чей-то едва различимый стон.
Девушка дернулась и побледнела еще больше; в сгущающейся темноте приближающихся сумерек ее лицо, казалось, засветилось призрачным светом. Видимо, почувствовав ее настроение, Том умолк.
Стон повторился. Теперь в нем ясно слышался обрывок слова:"...гите!"
Недолго думая, девушка поставила свой саквояж на землю и, уцепившись за подоконник, подцепила пальцами выступающую раму окна и с некоторой натугой распахнула его. Затем, с некоторым трудом подтянувшись, забралась внутрь, ухитрившись крепко держать котенка.

***
Комната, в которую они попали, производила неприятное впечатление. Обшарпанная мебель, выцветшие обои на стенах и несколько пивных бутылок, валяющихся то там, то сям. Из комнаты вели две двери: одна была приоткрыта и со скрипом покачивалась взад-вперед, а вторая была плотно заперта.
Девушка нерешительно огляделась. Признаков жизни не было нигде, но рискнуть стоило.
Она кашлянула, прочищая горло, и неуверенно позвала:
-Эгей! Есть тут кто живой?
Бах! Запертая дверь вздрогнула и даже слегка прогнулась от удара изнутри. Кто-то отчаянно колотил по ней с той стороны, явно пытаясь вырваться. Неожиданно удары прекраились, и им на смену пришли судорожные рыдания, иногда переходящие в частые-частые всхлипывания. Как ни была напугана девушка, она безошибочно определила: по ту сторону двери находится ребенок.
Жалость к маленькому существу, неизвестно, как оказавшемся в одиночестве в запертой комнате, мгновенно вытеснила в ней осторожность. Сунув отчаянно сопротивляющегося котенка за пазуху, девушка шагнула к двери и с усилием отодвинула в сторону железный засов.
Дверь мгновенно распазнулась, и под ноги девушке вывалилась маленькая девочка, одетая в какие-то замызганные обтерханные тряпки. Длинные волосы девчушки были сваляны неопрятным колтуном на макушке и засалены до такой степени, что определить их первоначальный цвет было невозможно.
Вдохнув терпкий запах давно немытого тела и детской мочи, девушка инстинктивно отпрянула, но тут же взяла себя в руки и наклонилась над найденышем.
На нее уставились два огромных ярко-голубых наивных глаза, чистыми сапфирами сияющие на потемневшем от грязи личике.
-Тетя, вы пришли за мной? - с безграничной надеждой спросил ребенок.

***
-Значит, тебя зовут Лили, - уточнила девушка.
-Ага, - безмятежно подтвердила девочка, болтая в воздухе ногами и вгрызаясь в шестой по счету гамбургер, - Лили Вайнс.
-Очень приятно, Лили Вайнс, - девушка протянула ей руку как взрослой, и девочка, явно польщенная, важно пожала ее, - а я Мередит Лантерн. Будем знакомы.
Они сидели в небольшой закусочной с громким названием "Королевское сердце", которая находилась в двух кварталах от дома Лили. Дверь была незаперта, и гамбургеры, в изобилии хранившиеся в холодильнике, оказались достаточно свежими и съедобными - когда их разогрели в микроволновке. В подсобке обнаружилась кое-какая одежда, а в служебном туалете - вода, и теперь Лили гордо щеголяла блестящей свежеотмытой мордашкой и несоразмерно большим комбинезоном вкупе с клетчатой мужской рубашкой. Ничего другого в подсобке не нашлось, но девочка была рада и этому, лишь бы скинуть с себя вонючие лохмотья. Она дала спасительнице подвернуть брючины джинсового комбинезона и рукава рубашки, стянуть полы последней и теперь выглядела вполне довольной судьбой, хоть и изрядно оголодавшей.
Давешняя путница внимательно наблюдала за тем, как она ест, машинально поглаживая притихшего котенка. За широким окном закусочной сгущалась Тьма.
Лили цапнула седьмой гамбургер, поднесла ко рту и, спохватившись, протянула спасительнице. Та отрицательно покачала головой.
-Спасибо, я не хочу. Аппетита нет.
Котенок, заинтересовавшись, потянулся за гамбургером; Лили, взвизгнув от восторга, отдала ему весь. Умиленно наблюдая за тем, как он ест, девочка, забыв обо всем на свете, осторожно гладила его по спинке, легонько касаясь кончиками пальцев.
-Как его зовут? – восхищенно прошептала она. Мередит непонимающе моргнула, словно только что очнулась от глубокого сна, и пробормотала:
-Том…как в мультике…, - на самом деле полосатый, темно-серый котенок мало, чем напоминал упитанного кота из забавного мультфильма, так любимого девушкой в детстве, но это было первое имя пришедшее ей на ум, когда она подобрала котенка на улице несколько часов назад. Он умирал от голода и жажды: задняя лапка его запуталась в сетке ограждения чьего-то палисадника, и несчастное животное погибло бы, если бы не Мередит, проходившая мимо.
-Я знаю, - гордо заявила Лили, трогая пальцев усы Тома. Он забавно фыркал и отворачивался, явно подозревая, что гамбургер у него отберут, - я видела. Я люблю животных, только мама не разрешает держать…
Неожиданно подбородок девочки задрожал, а на глаза навернулись слезы. Мередит поспешно притянула ее к себе и стала гладить по голове, приговаривая:
-Успокойся, маленькая…все хорошо. А где твои родители? И как ты оказалась в той комнате?
Лили судорожно всхлипнула несколько раз и повела сбивчивый рассказ:
-Вчера вечером мы поссорились с Тедом. Я случайно разбила мистера Брюса, это его свинья-копилка, монетки рассыпались, и я собрала их и положила ему на стол. Честное слово, я не брала ни одной, а Тед сказал, что там не хватает пятидесяти центов. Он копил на новый скейтборд, мы ведь бедная семья и не можем многого купить…так вот, он сказал, что это я их взяла, больше некому, что я воровка, и ударил меня несколько раз. Он сказал, что будет бить меня до тех пор, пока я не отдам ему эти деньги, а я честно-честно-пречестно их не брала!
Последние слова Лили почти выкрикнула и съежилась, прижавшись к Мередит и захлебнувшись в рыданиях. Том жалобно замяукал и полез девочке на колени: Лантерн крепко обняла малышку, чувствуя, как часто-часто колотится маленькое сердечко под рубашкой.
-Тихо, тихо, Лили, - ласково шептала она, гладя спутанные волосы девчушки, - все хорошо. Я с тобой. Почему этот Тед так обращался с тобой? Кто он?
-Это мой старший брат, - глухо произнесла девочка, уткнувшись носом в плащ Мередит, - он старше меня на три года, ему двенадцать.
-И он так тебя бьет? Родной брат?
-Он не родной, у нас разные папы, - на одном дыхании выпалила Лили, перевела дух и продолжала:
-Он побил меня и запер в комнате. А потом все исчезли.
Повисла тишина, нарушаемая лишь едва слышным хрипловатым дыханием девочки. Мередит застыла, прижавшись подбородком к затылку Лили и невидящими глазами уставившись перед собой. Она вспоминала.
***
Когда пришла Тьма, точно сказать не мог никто. Люди занимались своими обычными делами: кто-то спешил домой с работы, кто-то отправлялся в гости или нес патрульную службу, кто-то поливал цветы, когда надвинулось темное облако.
Сначала все смолкло. Люди застыли, все, как один подняв головы и уставившись в небо, туда, где черные, словно грозовые клубы, расчерчивали огненно-алые всполохи молний. Однако, грома за ними не следовало. Не было и дождя, лишь туча низко висела над городом.
А потом люди исчезли. Машины остались брошенными на улицах, уличные кафе и шикарные рестораны так и стояли с распахнутыми дверями. По-прежнему ветер шевелил кружевные занавески на окнах домов, только хозяев уже не было.
Что случилось с горожанами, Мередит не знала.
Она страдала вегето-сосудистой дистонией, и часто падала в обморок. Накануне того дня, готовясь к докладу на учебном совете колледжа, она засиделась допоздна и не выспалась, устала за день и, придя домой, свалилась прямо в коридоре, сильно ударившись головой об угол шкафа.
Когда девушка пришла в себя, то оказалось, что теперь она в городе одна. Повинуясь, скорее, инстинкту, чем здравым рассуждениям, она собрала старенький саквояж, оставшийся у нее после переезда из Айовы, покидав туда самые необходимые вещи, и двинулась по дороге, ведущей прочь из города.
А потом она спасла котенка Тома и поняла, что она не единственная, кто не исчез.
-А я не могла выбраться из комнаты, - вдруг ворвался в ее воспоминания звонкий голосок Лили, - она звала меня, но я не могла выйти, хоть и очень хотела. Тед задвинул щеколду.
Мередит потрясла головой:
-Кто звал?
-Тетя, - уверенно заявила Лили, вытирая личико от недавних слез, - она говорила со мной в моей голове. Обещала, что даст мне кучу игрушек и белого котенка, если я пойду туда, куда она укажет. Я пыталась вырваться, но в моей комнате нет окон, а дверь была заперта. Поэтому я уснула.
Мередит изумленно посмотрела на нее. Дело принимало неожиданный оборот, но комментарии девушка решила пока оставить при себе. Вместо этого она спросила:
-Ты наелась?
-Ага, - Лили спрыгнула с высокого стула, - куда мы пойдем?
-Лили, - Мередит присела около нее на корточки и серьезно заглянула ребенку в глаза, - послушай меня, пожалуйста, очень внимательно. Похоже, мы единственные оставшиеся в этом городе. Куда ушли все остальные – я не знаю. Что будет дальше – я тоже не знаю. Я знаю только две вещи: отныне мы будем держаться вместе, друг за друга, что бы ни случилось: ты, Том и я. И второе: мы должны как можно более быстро убраться из этого города. У меня есть кое-какие деньги, на первое время хватит, а там посмотрим. Ты поняла меня?
Лили серьезно кивнула и протянула Мередит свою пухлую ладошку:
-Я пойду с тобой, - тихо сказала она.

***
Когда они вышли из «Королевского Сердца», уже почти полностью стемнело. Молнии не полыхали, но в воздухе сгущалось странное напряжение, словно вот-вот должна была разразиться страшная буря. Едва уловимо тянуло горелым, и Мередит решила, что где-то загорелся дом.
Однако сразу уйти у них не получилось.
Лили сдавленно вскрикнула и вцепилась в руку девушки, оцарапав ее до крови; Том, однако же, остался совершенно спокоен и безучастно сидел на руках у девочки.
Огромная, выше человеческого роста черная кошка сидела напротив кафе и с любопытством смотрела на троицу. Ее раскосые глаза, каждый размером с хорошую тарелку, горели диким, потусторонним зеленым огнем.
Мередит застыла, глядя на величественного зверя и машинально загораживая собой девочку с котенком. Страха не было, равно, как и удивления, была лишь тупая покорность судьбе и апатичное желание того, чтобы все побыстрее закончилось.
-Мередит Лантерн, Эмилия Вайнс и безродный котенок, которого вы зовете Томом, - прозвучал в гнетущей тишине низкий грудной мурлыкающий голос, и девушка даже не сразу осознала, что он принадлежит кошке: ее челюсти оставались плотно сомкнутыми.
-Кто ты? – хрипло спросила Мередит.
Кошка махнула хвостом толщиной с две руки взрослого мужчины, и Лантерн машинально отметила, что кончик у него раздвоенный.
-Я – та, что мирно спала под городом. Я – дух этих земель. И я та, кого вы, люди, очень сильно разозлили.
Лили пискнула от страха, и девушка ободряюще погладила ее по голове. «Если эта кошка вздумает нас съесть. – подумала она, - то пусть хотя бы сделает это быстро. Я не хочу, чтобы Лили или Том мучались».
В ответ на ее мысли, в сознании донеслось какое-то отдаленное хихиканье.
-Успокойся, Мередит Лантерн. Я собираюсь оставить вас в живых.
Кошка встала и грациозно потянулась, глядя на замерших людей сверху вниз.
-С меня достаточно. Я предупреждала вашего мэра, но он не захотел меня слушать; что ж, вы поплатились.
-Погоди, - вырвалось у Мередит, - о чем ты говоришь? Что мы такого сделали, и чем перед тобой провинился наш мэр?
Кошка смерила девушку презрительным взглядом и вновь села, обвив передние лапы раздвоенным хвостом.
-Ваш мэр посмел покуситься на мое подземное святилище, - в рокочущем мурлыкании послышались гневные нотки, и изумрудные глаза угрожающе сверкнули, - испокон веков люди знали, что будут жить в мире на этих землях, если не будут трогать мое подземное царство. Он нарушил эту традицию.
Тут Мередит начала что-то смутно припоминать. Конечно…строительство подземного многоэтажного торгового центра…многотысячный проект…месяц назад привезли экскаваторы и приступили к работе…
-Облако – твоих рук дело? – спросила она у кошки, - и куда делись люди?
Кошка равнодушна махнула хвостом.
-Это облако – абсолютная Тьма, которая постепенно поглощает в себя все, что обволакивает. Вашему городу недолго осталось стоять на этой земле, и если вы не поторопитесь, то вскоре отправитесь вслед за всеми. Признаюсь, мне нелегко было провести обряд вызова Облака, но я также облегчила участь горожан и помогла им мгновенно перейти в потусторонний мир. Некоторые из них даже, наверное, до сих пор не поняли, что произошло, - кошка издала еще один утробный смешок, - Я же не демон.
-А почему мы остались? – вдруг спросила Лили, и Мередит вздрогнула от звука ее голоска.
-Ты, маленькая Эмилия, не подчинилась мне и не вышла из своей комнаты, когда я собирала всех на Главной площади, дабы провести обряд Уничтожения. А твоего сознания, Мередит, я вообще не чувствовала, так что вам повезло. Я отпущу вас. Но, если вы не успеете за час покинуть город, то вскоре сможете ознакомиться с унылыми пейзажами Долины Теней.
Кошка умолкла, опустила голову на скрещенные лапы и устало смежила веки.
-Можете идти, - донеслось до сознания Мередит и Лили ее последние слова.

***
Билл Каннингем, шофер-дальнобойщик, перегонявший фуру с молоком из Аризоны в Техас, был поражен, увидев в сумерках на дороге странную парочку: молоденбкую девушку с огромным саквояжем и прижимающуюся к ней маленькую девочку в огромной не по возрасту рубахе и джинсовом комбинезоне. За пазухой у девочки надрывно мяукал котенок.
-Куда? – крикнул он им, затормозив рядом и приоткрыв дверь кабины.
-Куда угодно, - устало выдохнула Мередит, забираясь вовнутрь, - лишь бы подальше отсюда.
Дверь хлопнула. Взревел мотор и фура быстро покатилась по пустынному шоссе по направлению к горизонту, над которым пылал закат.
А позади, в наступающей ночи, медленно исчезал с лица земли город, ставший навек областью Тьмы.

Рассказ №2.

Область тьмы.

«Когда мы пришли в степи Гории, не скажет никто.
В прах обратились книги, могильные плиты поглотила земля.
Мы бежали от тьмы, но она настигла нас!
Область ее бесконечна: от края небес и до края.
Она простирается всюду, от нее не уйти,
И победить ее, не дано человеку.
Проклят тот день, когда пролилась на жертвенник первая кровь»!
(Из баллады о Никто).

Десять лет назад, до того, как Никто спустился с гор и объявил, что вновь жаждет крови, все были уверены, что сумеют умалить его, как когда-то наши предки. Тысячи жертв были принесены на алтарях, чтобы задобрить духов земли. Дым от костров, неся сладковатый запах паленой плоти, пропитал, казалось, даже пшеничные колосья… А старейшины, что возвращались от Никто, твердили лишь одно: «мало, мало»!
Я была одной из тех, кого решили возложить на алтарь. Мне было всего девять. И я не хотела умирать. Я лежала связанная в кольце огня, задыхаясь и корчась от страха, а сквозь треск сучьев слышалось стройное пение тех, кого я считала родными. Они искренне верили, что удостаивают меня великой чести, отправляя душу на умилостивление духам. И всерьез надеялись, что проливая кровь невинных детей, смогут уберечь свою собственную.
Когда с безоблачного неба хлынул ливень, люди в ужасе разбежались. Я осталась одна, беспомощная, жалкая и изумленная. Я смеялась и плакала, стараясь приподнять голову, чтобы не захлебнуться в лужах, разлившихся на месте огненной смерти. А ледяные струи хлестали по лицу, смывая копоть и грязь. Это был не простой дождь, он омыл не только мое тело, но и душу. Что-то надломилось внутри, и с глаз словно пала черная пелена. Несмотря на юный возраст, я вдруг поняла всю мерзость тех, кого наши народы называли своими божествами. Окинув взглядом площадь, с презрением плюнула в сторону каменных истуканов, перед которыми приносилось столько жертв, и проливались реки слез. Камень. Простой, серый камень.
С того дня я стала проклятой. Единственный человек, который относился ко мне по-прежнему, была мать. Она сумела пересилить страх и, разрезав веревки, забрала домой. Но даже она не могла сдержать слез, что духи отвергли меня и не приняли в жертву. И когда старейшины предложили взять на костер мою сестру, она согласилась, а я… Промолчала. Да, я промолчала, потому что страх смерти оказался сильнее проснувшегося разума.
Мои руки до сих пор в крови… Я помню предсмертные вопли сестры, помню радость на лицах старейшин. И привкус железа во рту. Тогда мне стало ясно, что чужая боль может быть во стократ сильнее собственной. Увы, знание пришло слишком поздно. И все же, у меня хватило сил его принять - больше я никогда не молчала, и пусть голос тонул в смехе толпы, совесть оставалась чиста.
История моей родины, Гории, была трагична. Когда-то, никто уже не помнит ни месяца, ни года, в степи пришли люди. Их был всего сорок. Обосновавшись на плодородных землях, они построили дома, и постепенно обжились. Прошли века, людей становилось все больше… И вот однажды, с гор спустился Никто и объявил, что он послан духами. Он творил чудеса, повелевал стихиями и мог читать мысли. Никто не мог убить его, хотя находились смельчаки, которые пытались - люди, повенчанные со степным ветром, не желали покоряться никому и ничему.
-Вы поклонитесь духам или умрете, - предупредил он и ушел.
Вскоре началась засуха, а затем - голод. Вымирали целые города. В конце концов, оставшиеся в живых, вырезали из камней идолов и стали приносить им жертвы. С тех пор, на алтарях погибло тысячи душ, но зато небеса щедро поливали землю в положенный срок. Так гласили легенды. Будучи маленькой, я верила в них так же свято, как и в то, что никогда не умру. Потеряв веру в одно, я поставила под сомнения все. Мне было дано видеть и понимать больше чем остальным, но я не знала зачем. И боялась узнать.
Прошли годы. Однажды по весне, гонец принес в наш город страшную весть: Никто вновь спустился с гор и объявил о грядущей каре. Увы, совпадение ли то было или нет, но произошло это ровно через день после того, как чудо с ливнем повторилось. Наш вождь, чувствуя грядущие беды, решился принести в жертву своего младшего сына. Не знаю, о сохранности ли власти он заботился или действительно верил, что подобный шаг способен что-то изменить…
Узнав о готовящемся жертвоприношении заранее, мать накануне отослала меня за травами, чтобы я не смущала народ глупыми речами и не рыдала потом ночами в подушку. Но какое-то предчувствие заставило вернуться раньше – и я успела. Хотя все давно привыкли к моим проповедям, никто не ожидал, что я шагну в огонь. А когда я взяла бесчувственного ребенка на руки, с безоблачного неба вновь хлынули потоки воды. Мальчик стал первым, кого мне удалось спасти. И вторым проклятым, за всю историю нашего города. Увы, я не смогла его уберечь – в страхе, что прогневил духов, вождь задушил сына собственными руками. Понимая, что меня теперь ждет та же участь, я ночью бежала прочь.
***
Вокруг стояла удивительная тишина. Не стрекотали кузнечики, не пели сверчки, даже травы не смели шелестеть под ласковой рукою ветра. Всё будто затаилось, и лишь мое дыхание, и осторожные шаги нарушали покой ночи. Закатав брюки до колен, я медленно шла среди невидимого моря трав, омывая ноги в холодной росе. То тут, то там ловя отражение звезд, вспыхивали на стеблях капли. Время от времени я оглядывалась, и с напряжением всматриваясь во тьму. Люди могли начать погоню, ибо чаша их терпения, похоже, была переполнена, а дух сломлен отчаянием. Однако отблеска факелов видно не было.
Наверное, в моей ситуации, следовало предаваться воспоминаниям и сожалеть о потерянном прошлом. Но вспоминать было нечего, а сожалеть… Разве что о разлуке с матерью. Она любила меня, хотя и не понимала. Но понимание для любви не обязательно. Я прожила на свете девятнадцать лет, а казалось, что всего неделю. Время пролетело стремительно, и лишь горе сделало в памяти зарубки, по которым можно было отследить его ход: холодный ливень из ниоткуда, смерть сестры, многих других, кого я знала… И теперь это бесцельное путешествие сквозь ночь – вот и вся жизнь.
Ближе к рассвету стало прохладнее, а над землей поднялся туман. Я продрогла и устала, временами спотыкалась, но по-прежнему упрямо шла вперед. Просто не знала, что буду делать, если остановлюсь. А небо, тем временем, одевалось в светлые одежды из синего атласа и золотистого бархата лучей – бездонное, вечное, оно качало на ладонях Новый день в пеленках перистых облаков. Каждодневное чудо жизни, к которому мы привыкли и перестали замечать...
Горы заметно приблизились и больше не казались темной линией у горизонта. За ночь, удалось пройти гораздо больше, чем я осмеливалась предположить.
Он возник из ниоткуда. Высокий, худой.… С уродливой железной короной на лысой голове. Я так удивилась, что даже не успела испугаться.
-Кто вы? – отпрянув, вскрикнула я, машинально выставив вперед руки.
-Никто, - спокойно ответил он.
И бояться стало бессмысленно. Нельзя было бояться того, кто сам был страхом, а потому я лишь нахмурилась и склонила голову в приветствие. Я стояла перед тем, кому должна была быть принесена в жертву, и кто не получил мою кровь. Он слышал мои мысли и читал чувства, словно я была книгой, а не человеком.
-Я не причиню тебе вреда, - взяв за руку, заверил Никто и, развернув меня лицом к бескрайней степи, добавил: - Смотри, как уползает от солнца тень! Так и люди бегут от истины, ибо она сжигает их. Истина – хуже костра.
-А в чем эта истина?
-В том, что меня никогда не было. Я лишь часть вас самих, область тьмы в вашей душе. Никто.
-Зачем вы мне это говорите?
-Потому что Ваши смерти не приносят успокоения – я пожирал жизнь много веков, пока не понял, что она – сильнее. Мне хочется узнать ее изнутри, примерить на себя. Твоя жизнь принадлежала мне изначально – я сберег ее, чтобы войти в мир и покарать его за ослушание.
-Покарать? – повторила я, попытавшись оттолкнуть его.
Он усмехнулся и отпустил мою руку.
Я действительно не боялась его. Не знаю почему. Быть может потому, что узнав правду, поняла, что бежать не от кого. От себя невозможно было убежать. На самом деле все оказалось так просто, что я не смогла сдержать горькой улыбки.
-Душа этого мира связана с моей, - уловив мысли, кивнул он. – По моему желанию идет дождь и светит солнце, приходит лето и зима, разливаются реки… Я – и есть ваш мир!
-Ложь! – взглянув в его бездонные черные глаза, твердо произнесла я. – Ты темен и исполнен злобы, а этот мир светел и прекрасен! И я не верю тебе!
Изогнув бровь, Никто удивленно оглянулся на залитый солнечным светом зеленый ковер трав.
-Ты смотришь слишком поверхностно, – хмыкнул он. – Я покажу тебе глубже!
И прежде, чем я успела отпрянуть, он схватил меня за руку… И мир раскололся надвое.
«Смотри! И запоминай», - раздался в сознание шепот. – «Это область мрака в душах человеческих, моя вотчина, моя колыбель»!
Убийство, подлость, лесть, обман, похоть, малодушие, ропот… Над крышами домов переливались темные эмоции: зависть и ненависть, злоба и жажда наживы, алчность. Я видела каждую в отдельности и все одновременно. И нигде не было хрустального света истины и любви. Разве что в детях… Задыхаясь от удушливых клубов страха и ненависти, я старалась отвернуться и не могла.
-Ты станешь моими руками и глазами, - шептал голос, - Они владеют этой землей, но я подчиняю их души. И потому их мир – мой!
В памяти всплыл образ матери… Она была не лучше остальных, отдала на смерть обеих дочерей, но я знала, видел, что в ее сердце жила любовь. И к нам, и своей земле, ради которой приносила она столь нелепую и чудовищную жертву. И другие – в них тоже были искры человечности и добра, я ведь была не слепа. Но страх заглушал разум, страх давал тьме власть над ними, убивал любовь, потому что в любви нет страха. Как во тьме нет свободы. Он лгал мне: то, что я видела – тоже была ложь.
-Почему я?
Он не ответил. Некоторое время, безразлично смотрел на небо, затягивающееся тучами, а затем снова указал рукой на степь.
-Мне было мало того, что могла предложить жизнь, я хотел свободы! И нашел ее. Тьма дала мне могущество… Ты тоже возжелаешь его - человек не способен отказаться от свободы и власти.
-Если это свобода, – возразила я, – она не нужна мне. Я не хочу свободы от любви. И не хочу власти над другими, не имея ее над собой. И кто сказал тебе, что это ты спас меня от костра? Ведь я приносилась в жертву духам, которым ты служишь! Разве нет здесь противоречия, разве может устоять дом, если разделится сам в себе?
Он перестал улыбаться.
-Ты умеешь думать, но ничего не сможешь противопоставить тому, что является частью твоей души. Если не хочешь стать свободной по доброй воле, станешь по принуждению!
И снова я не успела испугаться. А мир вокруг стал черен, как беззвездная ночь. Стих ветер и замолкли птицы, даже дыхание мое поглотила абсолютная тишина. И Никто тоже исчез. Только впереди передо мной пульсировал сгусток мрака – он был чернее черного, хотя я и не думала, что в мире может существовать такой цвет.
Оно звало меня, притягивало все ближе и ближе, словно засасывая в себя. Устоять не было сил. Никто был прав – я не могла сопротивляться этому. Не могла, но хотела, очень хотела! И быть может, именно благодаря своему желанию, перекрывшему даже страх, мне удалось сделать шаг в сторону и мысленно оглянуться.
Я любила по утрам встречать рассвет. Когда солнце только показывалось над горизонтом, воздух наполнялся розоватым светом и через минуту вспыхивал, как бриллиант – всеми красками! Просыпались птицы, расправляли крылья бабочки, и мир наполнялся какофонией звуков. И не было в этом тьмы! Было иное – любовь.
А руки матери? Я помнила их тепло… И боль в ее глазах, тогда, на площади, когда умирала сестра… Она плакала. Тень закрыла ее разум, но не затушила любви. Тень, мрак, тьма – они лежали чернильным пятном на наших душах, а через нас – и на всем мире. Когда и почему случилось так, я не знала, но верила, что осознание, вспыхнувшее во мне, ярче и сильнее того, что пыталось сейчас сломить волю.
«Если область тьмы чужда этому миру и душе человеческой, - мысленно произнесла я, - если нет в ней свободы и любви, значит, есть нечто, что выше ее»!
И, словно в ответ, я увидела свет в глубине сердца. Тот свет, что горел огнем в детях и порою едва теплился в остальных… Свет, который я бессознательно любила и сохранила, научившись плакать за свой народ. Я потянулась к нему и позволила разгореться ярче. Еще ярче и еще… Стало вдруг легко и тепло, будто омывшись в родниковой воде, я вышла на солнечный берег. Если и была в мире свобода, не могла она иметь иного облика, чем тот, что увидела я в этом свете.
Я развернулась и пошла прочь. И лишь тихо ахнула, когда мрак вдруг сменился степью, а в лицо подул ветер. У моих ног лежала железная корона. Я подняла ее и одела на руку. Гория отныне стала свободной, и я смогу доказать это людям.
Не знаю, куда исчез Никто, и чем он был на самом деле. Вполне возможно, его действительно породило людское желание оправдать область тьмы в своих душах. Ведь они не хотели противиться злу, говоря, что оно – часть их. А оно не было частью, только болезнью, занозой… Я осознала это и, осознав, поняла, что смогу стать сильнее его. Свобода заключалась внутри меня, в том свете, что я видела, и что пронизывал весь этот мир.
Низкие сизые тучи над бескрайней степью перекатывали по волнующейся ковыли тени. Иногда в просветы между ними врывались косые лучи солнца, и в их сиянии, травы вдруг вспыхивали золотисто-изумрудным. Терпко пахло полынью и клевером, а воздух был густой и теплый, как парное молоко. Над Горией начиналась гроза. Птицы покинули воздух, звери забились в норы, насекомые прижались к спасительным стеблям: все затаилось. И только я радовалась, как малое дитя.
Ветер, пронизывающий плоть до самой души, холодный ливень, раскаленная сталь молний, раскаты грома, заставляющие вибрировать каждый нерв - непередаваемое ощущение свободы и дикого, неописуемого восторга. Я всегда ощущала себя частью мира. И мне казалось, я понимаю его. Гроза, как проявление всех стихий была торжеством неба над землей, радости над унынием, силой над слабостью, света над тьмой. Гроза была дерзостью, мощью, ликованием!
Я звонко рассмеялась и побежала вперед. Земля сотрясалась от раскатов грома, а над головой то и дело вспыхивал белый огонь. Ветер, шутя, разметал мои волосы и сорвал с плеч плащ. В лицо полетели мелкие брызги. Повернув четь левее, чтобы обогнуть прозрачную стену дождя, я побежала быстрее. Впереди, дразня, синел прозрачный клочок неба… Оставалось чуть-чуть!
Остановившись, я взглянула туда, где за пеленой дождя белели вершины гор, и помахала сизой тучи рукой. Послышался далекий низкий рокот.
-Нет свободы во тьме! - крикнула я в ответ небу, и вдруг удивленно моргнула: то желтый лучик, пробив тучи, упал мне прямо на нос.
-Спасибо! – я улыбнулась и, глубоко вздохнув, пошла туда, где уже сохли на ветру, вымытые до последней былинки, травы Гории.
***
…Свобода выбора – тяжкое бремя и чудовищная ответственность перед собой и целым миром. Я знала, что в каждой душе, зло занимало немалую часть. Знала и то, что ему там не место… Только тот, кто дерзал бросить вызов тьме внутри себя, мог обрести выбор. И подарить этот выбор остальным. Я была счастлива, что смогла это сделать, хотя и понимала, что отныне встала на долгий и тяжелый путь. Ведь пока над миром висела тень, в нем всегда было место для Никто. В моей душе теплилось больше света, чем в других и потому я смогла уйти. Просто уйти, закрыв на время дверь в мир, в котором родилась. И потому была уверена, что придут другие Никто и другие такие, как я. Пока не появиться человек, в котором не будет и следа тени... И не уничтожит зло навсегда.

Vita sine libertate, nihil. Qui aures habet, audiat! *
__________________________________________________________