Переправа
(29 900 знаков с пробелами)

Сумрак. Ущелье полно им, как колодцы полны водой. Только высоко на камнях белеет короста инея. Но это – исключенье. Во всём остальном – сумрак. Он серым одеялом опускается на дно теснины. Ложится на серого цвета снег, на крупный щебень и тощие плечи Морта.
Морт двигался медленно. Утро в ущелье мало отличалось от ночи. Смёрзшийся щебень неустойчив. Он может посыпаться вниз, во тьму, в природную ловушку. И Морт шел, осторожно передвигая ногами, опершись рукой о взмывшую вверх стену.
Морт был невысокого роста, худощавым, но с огромными плечами, отчего походил на пугало. Лицо у него овальное, покрытое чёрными клочьями бороды. Нос – узкий, кончик повёрнут в сторону, точно не хотел смотреть туда, куда были нацелены глаза – чёрные, глубоко посаженные. Тонкие губы добавляли последний штрих к его портрету. И весь он был в горной пыли с головы до ног. От меховой шапки до подошв сапог.
Ветер свистел, заблудившись в камнях. С вершины сорвалась глыба и с громким эхом ухнулась о землю.
По спине пробежали мурашки, и Морт сильнее прижался к скале. Левая рука, покоящаяся в кармане, до боли сжала матерчатый мешочек. Когда же Морт ослабил хватку, на ладони остались вмятины – острые грани камней впились в кожу. Вдруг что-то случиться? Вдруг они выпадут, потеряются?
«Иди прямо. Не сворачивай!» – Почему он так поздно вспомнил эти слова?! Почему?! Морт не знал. Ведь ты не дурак, говорил он себе. Но почему? Неужто, блеск золота ослепил?
Над головой выросла крыша изо льда и снега, широкий купол готовый вот-вот обрушиться. На фоне серого неба выступили белесые клыки сосулек. Морт буквально почувствовал их над собой. Сердце беспокойно застучало, опустившись вниз живота. Всё тело стало большим и неуклюжим, вот сейчас, когда угроза нависла над головой.
Глаза прикрыты...
Ветер безумной птицей разбился о ледяную крышу. Что-то затрещало. Со свистом сорвались острые глыбы…
… К счастью, это случилось в голове. Открыв глаза, Морт увидел светлеющее небо.
Камни хранили его.
В узком просвете над головой появилось солнце. Небо из чёрного посветлело до табачного дыма. Сумрак исчез, ушёл в землю. Идти стало легче. Теперь можно не держаться за скалу. Ощупывать подошвой щебень? – зачем?
Скалы поднимались отвесно: нельзя поднять голову – она слабо кружилась. Чёрные стены зияли выбоинами. Они поднимались и сужались, сужались, сужались… но никак не могли сойтись. Солнце – холодное. Скрывшись за облаками, оно превратилось в расплывчатое пятно.
Морт оглянулся. Ледяной купол... Из-за расстояния он не казался страшным, а наоборот, был чем-то сказочным. Словно великан растянул меж скал свой снежный гамак.
И ещё – ущелье, наконец, кончилось. Вернее не кончилось, а переросло в уродливый, скрюченный лес.
Изогнутые деревья с обломанными верхушками, покрытые массой бородавок, засохших побегов, торчащих вдоль ствола, как шипы. Обледеневшие ветки, будто стальная паутина. Рыхлые комья снега сдавливают их книзу. Лес стоит стеной. Мертвой, точно ещё одна мрачная скала.
Морт набрал воздуха в грудь, и нырнул туда, как в озеро.
Хаос веток мял, колол, давил. Морт двигался боком, выставив локоть. На землю упали три костяные пуговицы. Трещали ветки – трещала ткань. Песцовый воротник поднят. Меховая шапка – опущена, оставив щели для глаз. А древесные иглы ищут её. Один сук чуть не выбил правый, но оставил лишь красную полосу у виска. Ветка прошила перчатку, вошла в плоть между средним и указательным пальцами. Кисть парализовало, глаза распахнулись от боли. Градом выступил пот. Одежда прилипла к телу. А сверху сыпал снег, трамбуясь за шиворот. Холодные ручьи потекли по спине…
Но вот несколько рывков… и тьма расступилась.
Морт упал на колени.
Белизна снега заставила прикрыть глаза. Ветер разметал чёрные волосы – шапка осталась где-то там, на ветвях – и ударил в распахнутую грудь. Морт на ощупь попытался застегнуться, но быстро понял, что пуговиц нет. Пришлось придерживать полы рукой. Холод пробил до костей. Шерсть воротника, намокшая от дыхания, замёрзла и больно колола лицо. В груди родился кашель, и Морт согнулся в три погибели.
Кашель прошёл, окарябав горло. Морт огляделся.
Впереди в белых наносах была река, точно хрустальная долина. Дальним берегом она упиралась в заснеженные взгорья, которые дальше превращались в пологие холмы, покрытые голыми деревьями. Слева вдали вставали горные пики, к реке тянулись рукава ледников. У самого берега они сливались в одно ледовое поле с большим количеством трещин и разломов, по которым летом стекала талая вода. Из этого поля к небу поднимались бледные кручи. Набухшие облака висли над горами, холмами и речным льдом, как сизый палантин.
Оставшись без пуговиц, полушубок уже не так защищал от ветра, и весь пот с растаявшим снегом похолодели ещё от первых его ударов. Морта била крупная дрожь.
Подошвы коснулись льда, и ноги чуть не разъехались. Пришлось двигаться мелкими шажками.
Только тут Морт снял перчатку с пораненной руки. На коже красовалось пятно засохшей крови. От каждого движения пальцами красная корка лопалась, из-под неё вытекала розовая струйка.
Щёки стянуло на морозе. Стали мёрзнуть пальцы ног. Холод просачивался через тёплые сапоги, через две пары носков и тонкими иглами вонзался в кожу.
Спешить, спешить… Живее двигаться. Чаще наступать на носок, пальцы греть – иначе хана... Ледяное поле, холмы, а в холмах – деревянный домик с большой печью... Огонь горит… Зима – за дверью. От печи валит жаром. А в воздухе аромат бульона! Густого! Горячего!..
Рот наполнился слюной. Он сглотнул. Сглотнул и поморщился, когда она прошла по саднящему горлу.
Да, не таким он видел своё путешествие, когда в голове сложился план, когда он сидел в кожаном кресле, разглядывая жёлтые, как кошачий глаз, бриллианты. Морт ликовал – ведь он уже сделал самое сложное, самое страшное… Дело за лёгкой прогулкой… Которая не была лёгкой. Она затянулась… И всё тянулась… и тянулась…
…И, наконец, Морт увидел, что идёт не туда. Впереди – обломки ледника.
Этого ещё не хватало! С подобным успехом можно на месте топтаться!..
Ветер утих. Наступила тишина. С неба, с набухших облаков сорвались белые хлопья. Снежинки кружились медленно. Одна опустилась на встрёпанные волосы, другая – на нос: растаяла, слезой стекла к подбородку. Вновь зарычал ветер, и небо будто взорвалось. Мир окунулся в бурю. Снег валил жемчужной стеной. Вихрь. Протяни руку – она потонет в нём, исчезнет...
Волосы белые, точно седые. Лицо – мокрое, грязь стекает тёмными разводами. Ветер бросает снег, но Морт не чувствует этого, точно снег бьёт по толстому стеклу, а не по лицу, не по щёкам, не по узкому носу, не по сжатым губам... Вся боль где-то там, за пределами тела. И пульсирующая ладонь, и саднящее горло… Тело растворилось в буре, как сахар в чае. А в голове одна мысль: Куда же ты, чёрт побери? Куда идёшь? Ведь не туда! Совсем…
Ноги поехали на льду. Морт увидел носки своих сапог. Тупая боль в затылке…

* * *

Веки сомкнулись.
Сначала Морт видел только красные искры, белые круги и линии. Но потом появились какие-то фигуры… Он увидел себя в тёмно-синем халате. Лицо хмурое, изрубленное морщинами. Зрачки сужены, рассматривают драгоценные камни алой и жёлтой воды. А камни меняют форму, скачут на ладони, пляшут. И вот они уже горящие угли; над ними огонь, и огонь этот в печи. Дым ест глаза, пахнет кислым вином. Из черноты гремят пьяные выкрики.
Морт очутился за столом. Он ощутил тревогу. Как здесь оказался? С его белой кожей и тонкими пальцами?
Из дыма выплыло лицо. Оно стало сгущаться… уплотняться… Узкий лоб. Напряжённые скулы. И один глаз, и тот сощурен, точно плоть, рассеченная бритвой. Взгляд пронизывающе-холодный. Человек, имеющий это лицо, стар; седые волосы редкими струями ложатся на плечи. А за спиной другая фигура – высокая, сильная.
–…Я показал. Она одна. Других дорог нет, – старик говорит рывками, будто выталкивал фразы. Он разделяет их паузами, и те падают вниз, как глыбы с вершин. – Так что не суйся, куда не следует. Кончиться может плохо.
Чёрт возьми, с какой стати? Такого разговора не было. Вернее он был, но совсем по-другому. Другие слова. И другой старик, и другое место.
– Мы сделали все, что надо. Вам осталось лишь донести и получить свои барыши.
«Ты без нас – никто» – внушал единственный глаз.
«Но и мы без тебя – никто» – говорило лицо старика.
Морт попытался встать, но руки примёрзли к столу. Ноги – к полу. С обледеневших стен свисали какие-то корни… Хотя, нет. Морт встал, но старик придержал его.
– Постарайтесь беречь себя. Вы нам нужны. Вы очень нужны. – На старом лице участие, забота.
– На этот счёт не беспокойтесь, – огрызнулся Морт. – Я слышал, эти драгоценности оберегают своих хозяев.
– Я тоже слышал. И то, что они не покинут страну, в которой добыты. И то, что хранят своих хозяев, и многое и многое... Но если камушки у вас, стало быть, одному хозяину они не слишком-то помогли. Верно?
Морт сглотнул. Какая-то сила усадила его на заиндевевшую лавку. Руки стали примерзать к столу.
«Мы повязаны одной верёвкой» – говорил хитрый глаз.
– Хотелось бы узнать, зачем тебе столько денег?
– Ну, это уж не твоё дело!
Грянул смех как боевой марш, как бой барабанов. Дым задребезжал, точно стекло. А за спиной старика тёмная фигура раскрыла пасть, и из неё вырвалось пламя и жуткий медвежий рёв.
Но в хаосе родилось что-то новое. И это «что-то» было страшнее всего на свете. Одна мысль. Одно слово:
Убьют!!!
И Морт снова оказался на льду, засыпаемый снегом. Боль – тело, будто кусок тряпки. Сколько он спал? Не более минуты иначе сам бы стал куском льда. Всё тело оглохло, опустело; конечности отяжелели. Глаза горели, как от песка. И только в больной голове метался ужас.
Болван! Дурак! Погубили дешёвые книжки с их дурманом, от которых захотелось – в моём-то возрасте! – приключений, азарта! А ведь всего в достатке: денег, почёта… Тухлой рыбой запахло. Одного не хватало – риска, кипенья крови. Добился!.. Поставил на кон… Сердце сжалось: что там – жизнь или смерть, всё или ничего? Ведь выбор был: жить роскошной жизнью, или пойти на риск. И что теперь?! Во что я ввязался?!!! О чём думал, когда пробирался через охрану в музее, когда, чёрт возьми, выковыривал бриллианты из серебряной диадемы?! О, Боже!.. Получилось у других, получится и у меня?! Всё было как во сне: быстро, легко, без дрожи…
Правда ударила в глаза, заставила корчиться в муках. До сего момента каждый шаг, каждое движение – самоубийственно. У Морта в кармане был матерчатый мешочек с бриллиантами. Бриллиантами, за которые убивают, не моргнув и глазом… И он сам вызвался отнести их своим убийцам…
Нужно что-то делать. Нужно встать, двигаться.
Он встал. Ноги, точно обрубки, толстые культи. Паника отступила. Надо сделать шаг. Но в какую сторону? Вокруг бело. Белое покрывало ещё плотнее стало. Ветер утих. Лёд укрылся сугробами. Где он – Морт не знал. Дорога потерялась окончательно. Солнца не видно. Но нужно двигаться, и Морт пошел, не разбирая пути.
Если возвращаться – криволесье снегом завалило. И в ущелье полно снега… Нет ,не выдержу… К домику? Там огонь, еда и… лёгкая смерть от ножа. Найти бы укрытие, разжечь костёр, отогреться. Переждать и попробовать вернуться. Моя мебель, мой камин… Лучший вариант. Камни при мне (он потрогал левый карман). Может получиться? Тюрьма… Лучше уж тюрьма…
Морт одолел полсотни шагов и замер. Волна страха прошлась по телу, отогрев все члены.
Снег падал. Изредка удавалось различить впереди призрачные очертанья гор, всего на секунду. Но вот белые шторы распахнулись вновь, и Морт увидел… его. Огромное тело. Тень среди теней. В краткий миг Морт различил: фигура облачена в белое. Толстые широкие ноги и короткие руки, согнутые в локтях. Голова – большое пятно, растущее из плеч. Глаза не видны, но ощутим их жадный взгляд…
Миг. Шторы захлопнулись. Мысли вылетели из головы. Так Морт и стоял, не шевелясь, пока снежное покрывало не поднялось вновь. Но тут – снова Он, уже ближе, отчётливей. Грузное тело рвалось вперёд. Было в этой фигуре что-то по-детски неуклюжее. И Морт стоял, заворожено глядя сквозь редеющий снегопад, как дергается в такт движению большая голова, как работают плечи – неумело, словно у толстого пуделя. Белый мех норовил слиться со снегом, но сильные рывки вновь и вновь отделяли его, создавая из белого глыбоподобную форму зверя.
Удивительно! Забавно! Морт облегчённо выдохнул, сообразив, что перед ним не призрак в саване, а животное из плоти и крови. Да ещё большое, неуклюжее! Детская картина: игрушечный медведь в натуральную величину. Морт был готов засмеяться, но – на самом ли деле или только в его голове – раздалось утробное рычанье…
Морт отвернулся и бросился прочь…
Он бежал от медведя. Бежал на двух палках, обрубках, двух брёвнах, и лишь хруст снега да ветер в ушах говорили, что ноги есть на самом деле. Бежал, как мог, изо всех сил – без мыслей, без чувств. Лицо застыло, как маска. В волосах болтались сосульки.
Он догонял, Морт чувствовал это. Жаркое дыханье жгло ему спину. Вот-вот… огромная лапа обрушится… свалит с ног… удавит горой мяса и спутанных жил. Так ли? Морт не знал, не мог видеть. В шуме воздуха ему слышался рёв, жуткое дыханье. Сердце рвалось в груди. И чуть не лопнуло, когда Морт упал. Кожей Морт ощутил, как замедлилось время, когда он коснулся льда полами шубы. Было жарко от страха, от желания жить. По-собачьи, на четвереньках Морт оказался на ногах, уже в движении, на бегу…
Сердце трепетало, стуча, как тысяча молотков, и было страшно обернуться, увидеть… Может, есть секунды передохнуть? Или это остаток холодного сна? В боку копошилась боль. Лёгкие начало жечь.
Впереди выросли ледяные глыбы, а между ними – расщелина, вход в ледяной лабиринт.
Как быть? Всё кончилось? Медведь отстал? Отдышаться, оглянуться… А вдруг этого и не хватит? А расщелина, вот она, рядом, широкая настолько, что по ней трое пройдут. Лабиринт… Стены изо льда, белые с голубыми жилами, с чёрными пятнами. И ползущая тьма. Какой день короткий! Минут назад было утро. Лишь бы не тупик! Лишь бы не тупик!
Ноги несли его под защиту льда.
Через десять шагов стены стали сужаться.
Они мелькали перед глазами: с трещинами, грязными разводами, изумрудными слоями, торчащими валунами. От основной ветви отходили другие, и Морт бросался в них, точно в омут. А потом в другие, и в ещё одни, и ещё… Лишь бы… Лишь бы не тупик! Расщелины округлые, как норы. Широкие террасы, из которых вверх глядят ледяные кручи… Случалось так, что ног поставить нельзя, но он и там бежал, не понимая как. Проходы, стены, расщелины, камни… От бессмысленных движений ломило голову. От мельканий прикрывались глаза. И пробежав по длинному коридору, Морт упёрся в стену.
Тупик!!!
Руки шарили по скользкой неровной поверхности. Почему?! Господи, почему-у-у?!
Здесь видно небо. Снег кончился. Солнце склонилось, наверное, к горизонту. Скоро зажгутся первые звёзды, крупные и чистые – умытые снегом.
Морт дышал, не мог надышаться. Лёгкие стонали, прося: «воздуха, больше воздуха». Утомилась каждая клетка, каждая мышца… Чудно!!! Сначала не мог терпеть лишения, эти мелочи о которых не пишут в книгах. Затем холод и ночь, страх и узкое ущелье. Патом припасы кончились. Ломился через бурелом и попал в бурю. Можно, конечно, вернуться назад, отыскать другой путь, но зачем? Ведь так чудно!!! Прекрасно!!!
В проходе появилось большое белое тело. Маленькие глаза казались двумя чёрными точками. Медведь приближался не спеша. Он не рычал, но пасть была открыта.
Морт зарыдал. Из глаз хлынули слёзы. Слёзы жалости, ненависти, обиды. А в сердце – злоба, клокочущая злоба.
Морт вытащил мешочек с бриллиантами, высыпал в ладонь семь крупных, как виноград, камней, протянул их в сторону медвежьей морды...
– Ешь! Ешь, чтоб кишки твои жгло!!!
Белая шерсть на загривке встала дыбом. С недовольным ворчаньем медведь стал пятиться назад, пока не исчез совсем.
Ещё какое-то время Морт сидел как статуя, ошеломленно рассматривая то место, где мгновенье назад была белая туша. Затем быстро ссыпал бриллианты обратно, в матерчатый мешочек, спрятал его в карман.

* * *

Морт не чувствовал холода. Морт где-то читал, что при обморожении люди перестают чувствовать холод. Но, чёрт возьми, с какой стати! Тело налилось силой. Плечи стали распрямляться сами собой.
Морт погладил обледеневшую материю там, где лежал мешочек. Значит, не врёт легенда. Не дадут погибнуть.
Морт был в лабиринте. Вечерняя звезда уже горела. Из всех углов стал расползаться сумрак, совсем как в том ущелье. Впереди проход, через который Морт попал сюда. За ним целая сеть ходов, трещин и тупиков. Паутина развилок, по которым можно бродить целую вечность. В мороз, без еды, без воды. Воды… Сердце ещё бьётся – в висках. Дыханье сухое и жаркое, того и гляди, изо рта вырвутся языки пламени. Ни капли слюны – всё пересохло. Морт скомкал в ладонях снег, зажмурился и взял его в рот. От снега ломило зубы, но Морт подождал, пока он растает и, скривившись, сглотнул.
Ну-с? Что у нас дальше?
Морт повернулся. Стена, о которую он ударился лбом, расширяясь, уходила вверх. А дальше что-то похожее на огромный цилиндр. Монолит… темнее, чем лёд. И черные ряды аккуратных провалов овальной формы...
Башня!!!
В башне зажёгся свет. Провалы окон осветились мягким сиянием так, что стали видны витые железные решётки…
И Морт увидел, что за ним наблюдают…
Лёгкое движение в одном из окон. Морт заметил тонкую фигуру в белом платье. Секунда – она исчезла.
Женщина?! Плечи распрямились ещё сильнее. Одной рукой Морт стёр с лица слёзы, другой стряхнул снег с пальто. Откуда она? Вероятно, держит силой, в башне посреди лабиринта. Она страдает и ждёт, страдает и ждёт…
Мысли превратились в действие. Морт попытался ухватиться за верхушку лёдяной стены и подтянуться, но шарики льда на перчатках скользили, не давая ничего предпринять. Тогда он стянул их и ухватился голыми руками, даже не почувствовав холода. На левой ладони, там, где ветка пробила кожу, что-то больно кольнуло и, вероятно, опять потекла кровь.
Мышцы напряглись. Напряглось всё тело, и Морт с ужасом подумал, что вот-вот он разорвётся на две части, или кровь проступит через кожу. От усилий появилась кривая улыбка. В какой-то момент он оторвался от земли, и застыл, повис на согнутых локтях. Сквозь зубы вышел сдавленный стон. На висках вздулись вены. Каким-то бычьим усилием Морт попытался перекинуть наверх локоть. Носки сапог забарабанили по стене. Наконец локоть оказался на вершине, и Морт, пища как мышь, стал переводить на него вес всего тела. Но тут что-то затрещало, грохнуло… Перед Мортом оказалось чернеющее небо, стена, но уже где-то сверху, а после – снег, в который он уткнулся носом…
Вставать не хотелось. Уже в который раз. Силы кончались. Всё – финал.
Камушки! Камушки! Камушки!
Морт вспомнил… девушка, что может быть прекрасней? Интересно, как… Что было в её взгляде? Изучала? Или любовалась? Какие у неё глаза? Голубые? И волосы обязательно черные, пышные, окутывающие лицо ореолом. Белая кожа – чистейший белый цвет. Узкий подбородок. Вздёрнутая вверх головка и маленький, слегка приоткрытый рот…
Кашель разорвал мечты. Он драл, карябал. Грудь сжималась так, что лёгким не хватало воздуха. Под рёбрами, чуть выше солнечного сплетения, встал ком, как пушечное ядро.
Когда всё кончилось Морт смог, наконец, выпрямиться. Перед ним был... Он никогда не видел подобных конструкций – не одна башня, а нагромождение всевозможных башен разных форм. Одни – высокие и тонкие, похожие на ледяные кручи, которых здесь много. Другие – приземистые и мощные. Были и такие, что выбивались изломанными линиями, изогнутостью. Некоторые имели расширения или, наоборот, в середине сужались, и непонятно было, на чём держится вершина. Закручивались спиралью, точно каменные штопора. Острые шпили и ровные площадки, окаймлённые зубцами. Все эти башни жались друг к другу, точно дети в лесу.
В наступившей тьме здание ползло вверх, собираясь слиться со всем, что не светлее льда и снега. Только горящие окна разных форм – прямоугольные, круглые, овальные – не давали ему расплыться в ночи.
Морт оказался у арки – входа в каменную громаду. Он вдруг подумал: «А есть в этом что-то рыцарское – пройти через испытания, чтоб в потаённом замке встретить красавицу!»
Морт сделал шаг, ноги встали на широкую ступеньку. Ему вдруг стало плохо – голова закружилась, но всего на секунду. Ещё один шаг. Ступеньки уходили вверх. Кромешная тьма. Но вот что-то стало светиться – впереди, вверху.
Он оказался в просторном, светлом коридоре. Стены разукрашены в зелёных и красных тонах кое-где прерываемых чёрными трещинами и дырами от вывороченных кирпичей. Местами их скрывали тканые ковры, развешанные по стенам. Цвет их был серый от пыли, края прогнили. Но если вглядеться в узор, восстановить линии… Где-то на них сходились две армии, катапульты швырялись шарами горящей смолы, по воздуху летели тучи стрел. Тут же, белоснежный город, омываемый потоками семи бегучих рек, а по камням, по островам, с берега на берег прыгал косматый волкодлак, таща на плечах блеющего барашка. Здесь – кипарисовый сад, а в тени деревьев резной столик. На столешнице его хлеб и крохотные бокалы. Это место тихо поёт и шепчет что-то ласковое, стол манит к себе под тень кипарисов, но желающих попасть туда нет, и хлеб от горя черствеет, бокалы наполняются пылью и дождевой водой, как слезами. Растёт дуб, но на ветвях его вместо листьев – птицы, великое множество: малиновки, совы, козопасы, дятлы, скворцы, мандаринки, дрозды… тысяча птичьих глаз. А под деревом как-то негодующе восседает белобородый старик. Брови согнуты дугой, тонкий прут в руке чертит что-то на песке. Дальше лес, по буреломам мчится тройка олений, высоко подпрыгивая, мотая головами. Им вслед уже дышат гончие псы. Крысоподобные тощие морды как стрелы направлены к оленям шеям, зубы оскалены рычаньем. Голова одного оленя повёрнута к ним, но в чёрных глазах только грусть и ничего больше… В кроне деревьев, неотличимая от веток и осенних листьев, прячется рысь. Когти её выпущены, терзают кору, глаза неотрывно наблюдают за сценой развернувшейся внизу: кто победит, быстрые ноги или острые клыки? Дальше – море в белых полосках пены. Редкие льдины с чопорными пингвинами. И среди моря этого, иссиня-чёрного, ненастного, как остров – спина огромной рыбы. На ней растут деревья, шумят поля, стоят белые домики, дымятся печные трубы. В поле, с косами и граблями, крепкие мужики в красных рубахах. Они утирают лбы рукавами, слушая, как у домов брешут собаки, и из редкого бора доноситься пенье русалок. Но вдруг тревожно кричат петухи… Не время! Вода уже холодна. Пора молотить зерно, тушить печи, запирать двери и окна. Огромная рыба ворочается в чёрной воде и уже уходит вглубь… Пора ложиться в кровати, укрываться одеялами и спать крепким сном до следующей весны, когда огромная рыба всплывёт вновь… Вот гигантская волна, в воздух вырывается фонтан, белая пена и всё – одно иссиня-чёрное море, льдины с важными пингвинами, чайки и пустота… Море бьётся о берег, к небу тянутся горы. Чуть дальше – снег. И сами горы точно рассыпались, раскололись, а между ними глубокие теснины полные снега и утреннего полумрака. И в одной из них маленькая фигурка. Худая и невысокая, с костлявыми, широкими плечами…
Морт вздрогнул. Неужто опять… задремал? Глаза слипаются! Морт зевнул – воздух прошёл через больное горло, и Морт закрыл рот, предчувствуя новую волну кашля. Снова посмотрел на ковёр – ничего особенного: ужасно неправдоподобная батальная сцена во всю длину. И целая корка пыли. И прогнившие края.
Как холодно! Так же холодно, как снаружи… Свет! Морт будто очнувшись, ринулся на поиски его источников – где есть свет, там есть и тепло.
Факелы? Газовые светильники? Морт наскрёб слюну и недовольно сплюнул. Свет шёл от двух трубок, тянущихся по каждой стене у самого потолка. Морт протянул к ним руки, но тепла небыло. Ладони совсем замёрзли. Морт сунул их в карманы – нелёгкое утешение, и перчатки куда-то пропали.
Доски, застилавшие пол, тихо поскрипывали под ногами. В какой-то момент он остановился. Ноздри втянули холодный воздух… Нет, показалось. Нет никаких запахов: ни жареного мяса, ни слоено пирога, ни супа с рыбьими головами… Показалось.
Живот скрутило. Словно чья-то рука вцепилась ногтями в кожу и резко крутанула. Морт выдохнул. Сгорбившись, по стенке он двинулся дальше.
Коридор тянулся вперёд. Обшарпанные стены. Безликие ковры, пыль, паутина, трубки. И опять ковры, и паутина, и пыль… И снова ковры… Морт зацепил один из них, и тот сорвался, точно целая стена упала… Светящиеся трубки. Выбоины в стенах. Скрип половиц. Как спасенье – резкий поворот. Два острых угла и опять тот же коридор. Те же стены: по левую руку – зелёная; по правую – красная. Глубокая трещина, будто чёрная молния. Опять проклятые ковры. Сводящий с ума скрип. Вывороченный кирпич, как слиток белого золота. Высокий потолок. Белый свет… И, наконец, дверь. Морт толкнул её… под ногами захрустел снег.
Большая комната – тёмная, пустая. Пол занесён снегом из окна. Морт подошёл к нему – внизу была ночь и ледяной лабиринт. А на небе миллиарды звёзд, больших и малых, мигающих, неподвижных. Морт подумал: «Ни из этого ли окна она смотрела вниз? Нет, вряд ли…»
Боль в животе утихла. Морт вернулся в коридор.
Теперь он шагал уверенно. Стук каблуков победным эхом отражался от стен. Он вспомнил: у него есть камни – семь драгоценных камней. Камушки! Камушки! Камушки! Всё чаще стали попадаться двери, и Морт распахивал их, заглядывал внутрь, в их бессмысленную пустоту. Но ведь должно быть что-то; тонкая фигура – как это, точёный стан? – пышное платье из тонких кружевов, вздернутая головка... Морт думал об узком подбородке, о розовых губах…
Под ногами громыхнуло. Три глиняных кастрюли! Морт оказался на коленях. Смахнул крышку… Лёд!!! Льдинки брызнули в стороны – кастрюлька разбилась о стену. Лёд!!! Он швырнул вторую об пол – она раскололась. Третью он пнул, и та покатилась, точно мячик. Всюду лёд!!!
Сердце застучало громко, тяжело, больно. Успокойся, сказал себе Морт, перестань! Морт прислонился к стене и зашагал, вытирая плечом её поверхность. Он распахнул дверь и хотел, было, закрывать, но тут... Посреди комнаты два предмета – чёрное и белое. Морт подошёл ближе. Чёрное – Морт потрогал руками, чтоб убедиться – зала и обмёрзшие головешки. Значит, здесь был огонь. Значит, здесь были люди. Морт потрогал белое – какая-то ткань, задубевшая как кора.
Морт вышел. Он ликовал. Сердце билось уже по-другому – волнующе. Ещё один поворот…
Нет, волосы могут быть светлыми – рыжими, например. Но глаза обязательно чёрные, грустные. Белая, тонкая шея… Морт поднялся по лестнице на второй этаж… Открыл дверь – пусто. Открыл вторую – тоже. Дальше… Голова кружится – ну и пусть! Холод – чёрт с ним!
Морт хотел распахнуть очередную дверь, но остановился. Она приоткрыта. В просвете мелькнуло что-то белое.
Сердце заколотилось с новой силой, по телу пробежалась лёгкая дрожь. Морт вынул мешочек с драгоценностями. Надо что-то сказать, решил он. Нельзя без слов. «Я несчастен…»? Нет. «Я был изгнан из собственного дома, призираемый всеми». Недурно. Нужно сказать, что было, чёрт возьми! «Долгий путь. Меня могло завалить. Я заблудился, замёрз. Меня могли съесть…» Нет, иначе: « Вот камни – семь камней. Над ними и надо мной два проклятия и две легенды. Одна гласит: камни хранят хозяев, спасают от бед. Но другая: камни не покинут страну, в которой были добыты, и горе тому, кто осмелиться их унести. И вот я здесь. Одна пытается убить. Но другая подставляет плечё, протягивает мне руку…»
Морт толкнул дверь. Тусклый свет. Столы, множество столов. Множество шкафов. Ещё несколько дверей ведущих куда-то. Пол застелён коврами, а на стенках какие-то белые шары. И тонкая фигура в белом платье у окна спиной к нему.
Морт прочистил горло – никакого эффекта. Волосы рыжие, огненно-рыжие! Она была выше Морта ростом. Ему всегда нравились высокие девушки… Морт приблизился… Платье белое, в кружевах, но белый цвет не такой яркий – будто в пыли. Морт сделал ещё один шаг… А что… что у неё с кожей? На обнаженных плечах, он ясно видел… Морт поёжился… Это что, волосы?
Фигура в белом платье крутнулась волчком.
Морт вздрогнул.
Выпученные глаза смотрели на него. Он почувствовал, как к нему тянуться руки, длинные с вздутыми мышцами.
– Ведьма, – выдохнул Морт, пятясь назад.
Большие глаза… Какие-то искры в них... Плоское лицо покрыто рыжёй щетиной…
– Ведьма, – выдавил Морт. Руки с сильными, как у пса, когтями тянулись к нему. – Ведьма!..
Кроме глаз на лице только рот. Большой и бесформенный, как рваная рана…
– Ведьма!!! – выкрикнул Морт, и развернулся, и бросился обратно по коридору. Воздух гудел в ушах. Каблуки сапог выбивали дробь. Что-то шумело. Стон! Где-то за спиной протяжный, измученный стон. Всё нарастающий стон! Крик! Монотонный, гремящий, звенящий, дробящий … Лоб вспотел. Пот жёг глаза, туманил зрение. Крик нарастал. Он гремел. Он бил по стенам. Свет в трубках начал мигать. Ковры срывались с петель. Крик расщеплялся. Острыми иголками он вонзался в спину. Крик!!! Морт чувствовал тошноту. Точно рука схватила за желудок и мяла его, мяла… Крик делался невыносимым, нестерпимым, убийственным. Из носа потекла кровь. Морт бежал, не разбирая дороги. Сверху сыпалась штукатурка, куски кирпичей. Стены затрещали. Из ушей потекла кровь. Вот-вот что-то лопнет. Желудок, сердце? Может, лопнут все вены? Морт оглянулся…
Он увидел – всего на миг – неподвижная сцена, будто картина. Уродливая, кричащая фигура посреди разрушающегося коридора. А над ней, как скала, огромная белая туша – медведь готовый упасть на неё, смять, раздавить, готовый свести могучие лапы и раздробить ведьме рёбра, разорвать лёгкие… Морт отвернулся.
Дверь. Комната. Провал окна. И короткое, сладкое чувство полёта…

* * *