Да еще и оружие при нем нормального не было
Но и с этим он смерился довольно легко…
Опасно блеснул сталь кинжалов.

войт торопливо сходил за маленьким бочонком крепленого вина из мелких лесных яблок.
Может просто домашнего вина. Насколько мне известно крепленое вино это вино в которое добавили спирт до нужного градуса. Стали бы в такой деревушке заморачиваться так?

Чалый мерин неспешно трусил по утоптанной дорожке, которую с обеих сторон окружал густой лес. Полуденное солнце на чистом голубом небе светило по-весеннему ярко, легкий ветерок шелестел свежей зеленой листвой, игриво трепал плащ за спиною одинокого всадника.
Невысокий коренастый мужчина среднего возраста недовольно поморщился, когда позолоченная фибула в форме треугольного щита оцарапала кожу на шее. Он скинул свой необычный плащ золотого шелка, аккуратно свернул его и примостил рядом с небольшим тюком у седла. Мужчина что-то негромко пробормотал себе под нос и посмотрел на небо. Лицо его обрамляла аккуратная бородка, непокорные курчавые волосы были прижаты медным обручем с насечками в виде диковинных зверей, в живых голубых глазах крылась какая-то затаенная печаль. Старая видавшая виды куртка из крашенной в черный цвет кожи была расшнурована до самой груди. На ногах высокие уже изрядно стоптанные ботфорты, в которые заправлены черные же штаны из грубой мешковины. Ни лука, ни меча при нем не было.
Дальше лесная дорожка делала небольшой поворот и взбегала на довольно крутой пригорок. Человек пришпорил жеребца. Он уже приметил покосившийся указатель на пригорке, его губы расплылись в довольной улыбке. Сама шильда была приколочена к толстому тесаному столбу, что успел, уже до середины зарасти густым плющом и слегка накренится. «Норан» - гласила выцветшая надпись на указателе, вырезанном в форме стрелочки, острие которой указывало на широкую поляну в низине. Мужчина с облегчением вздохнул, когда перед его глазами предстала крохотная, всего в восемь домов, деревенька, кругом обнесенная добротным частоколом. Дома поразительно походили один на другой – сложенные из оструганных бревен с покатыми крышами, устланными просмоленной соломой. Здание с каменным основанием было только одно – на самом отшибе деревеньки притулилась старая посеревшая от времени церквушка. Медный крест Праотца на маковке позеленел от влаги, да и все здание в целом выглядело каким-то неухоженным.
Мужчина направил лошадь к распахнутым воротам, но, не доехав десяти шагов, соскочил с седла и взял мерина под уздцы. У входа дежурило двое мужчин в кожаных безрукавках. У одного, молодого парня с соломенным волосами и румяным лицом, из-за спины выглядывал большой охотничий лук, второй – мужчина лет тридцати, опирался на длинное копье с зазубренным наконечником. Оба были одеты в крепкую домотканую одежду из плотной шерсти и кожи, на чужака смотрели настороженно, но без страха.
- Мир вашей деревне, норанцы, - поприветствовал стражей мужчина глубоким басовитым голосом. – Найдется ли здесь приют для одинокого странника?
Стражи переглянулись. Было заметно, что они удивленны – не часто в такую глухомань забираются сторонние люди!
- Гостю рады, - молвил страж с копьем, - но у нас принято представляться: Эрим, а это – молодой охотник Гас.
- Говард Анис, - мужчина коротко поклонился. – Так найдется ли место в вашей славной деревеньке для усталого путника?
- Это вам к нашему войту надо, - Эрим провел ладонью по небритому подбородку. – Такие дела решает только он. Хата его третья, по левую сторону от церквушки…
Они с нескрываемым интересом смотрели в спину чужаку, что забрел в такие дебри. Да еще и оружия при нем нормального не было: ни привычного для местного люда топора, ни лука, лишь на поясе висят два длинных кинжала в простых ножнах…
Говард в молчаливой задумчивости разглядывал деревеньку. Вряд ли ему удастся заработать здесь хотя бы пенни, скорее всего, придется самому платить за постой и еду, а в кошеле тем временем денег все меньше и меньше. Да еще и неминуемо приближается Месяц Оброка! Серьезная проверка его веры на крепость: впервые за десять лет служению ордену Суэй, у Говарда не было денег на ежегодные пожертвования в общую казну. А не заплати он в срок, патриарх как пить дать наложит на него епитимию… И никого не волнует, что поначалу эти взносы были добровольными, а ныне превратились в тяжелую рутину.
Он остановился у фасада крепенького домика с вырезанным на дубовой двери кругом – общепринятым символом главы деревенских советов. Погладив по морде своего чалого, Говард набросил удила на невысокий столбик деревянного заборчика и завязал хитрую петлю. Овёс был умным жеребцом и редко позволял себе проявлять крутой норов, когда хозяин был рядом, но стоило только этому двуногому отойти в сторону… Мерин недовольно всхрапнул, когда Говард подошел к двери и трижды постучал деревянным кольцом в приколоченную жестяную пластину под ручкой.
С той стороны послышалось чье-то ворчание, неторопливые шаги, после чего скрипнул отпираемый засов и на пороге вырос крепкий пожилой мужчина. Некогда рыжеватые волосы посеребрила седина, белых волос хватало и в густой бороде. Но яркие добрые голубые глаза довольно странно смотрелись на этом жестком иссеченном морщинами лице. Хозяин явно удивился, увидев на пороге своего дома хмурого незнакомца одетого во все черное, но быстро справился с волнением и поздоровался:
- Пусть Праотец осветит тебе путь, странник. Меня зовут Теллин Оран, я – войт в этой деревне.
- Мир тебе и твоей деревне, войт, - поклонился в свою очередь гость. – Меня зовут Говард Анис, я служитель ордена Суэй.
Лицо Теллина посерело. Говарду была хорошо знакома реакция непросвещенных людей на его ремесло. Орден Суэй - это древнее общество последователей культа двух второстепенных божеств: Суммора и Эйланы. Первый олицетворял собой вечную ночь смерти, вторая – вечную жизнь и яркое солнце. Простой люд не верил, что две противоположности могут сосуществовать вместе, но это было так. Посвященные в тайну ордена наизусть могли пересказать древний миф о противоестественной любви двух божественных сущностей. И плодом той любви были страх, ужас и боль. Всех темных тварей населяющих теперь мир Циары породила однажды светлоликая Эйлан. И орден Суэй, чьим вечным символом стал двусторонний медальон, многие тысячи лет ведет неравную борьбу с порождениями бога и богини. Именно этот медальон сейчас держал в руках Говард: дорогая позолота с одной стороны разительно контрастировала с безликой черной глазурью с другой.
Войт перевел взгляд с медальона на лицо странника. Тот уже подумал грешным делом, что сейчас его выставят из деревеньки, как уже бывало не раз, но войт неожиданно улыбнулся. В добрых голубых глазах появились слезы, он обхватил Говарда за плечи и увлек его в дом, не переставая возносить хвалу Праотцу и всем светлым богам. Странствующий воин даже сам не понял, как оказался за высоким столом. Перед ним появился горшочек с вареной репой и тушеными бобами, пожилая, но еще сохранившая остатки былой красоты женщина хлопотала у печного жерла, по дому медленно расползался густой запах мясной похлебки. Голодная слюна наполнила рот Говарда, он жадно осмотрел стол в поисках ложки…
Пока дорогой гость уплетал тушеные бобы в чесночном соусе, войт торопливо сходил за маленьким бочонком вина из мелких лесных яблок. Теллин внимательно следил за тем, как насыщается служитель культа Суэй, и когда тот закончил вытирать дно деревянной миски куском ржаного хлеба, войт отрывисто спросил:
- Не ищет ли работы мастер Говард?
Тот как раз раздумывал о том: пристойно ли будет ослабить ремень за столом войта? Но, услышав подобное предложение, странствующий воин едва со стула не упал. Кажется, ему наконец-то повезло… Говард отряхнул бородку от хлебных крошек и, напустив на себя важный вид, произнес:
- Наш орден призван помогать нуждающимся. Я внимательно слушаю вас, Теллин.
- Мне не страшно говорить об этом с вами, - начал несмело войт, - вы ведь должны лучше других знать про подобные вещи. В общем… где-то месяц тому, сгинул в лесу наш лучший дровосек. Джом Вали. Он всегда был странным пареньком – за девками местными не гонялся, с погодками не водился. Все время пропадал в лесу! Чего он там бродил – не понятно! Но когда возмужал, сам попросил у отца тяжеленный колун и пошел в дровосеки. Ну, есть такой человек, и есть, внимания лишнего он не привлекал. Но сказать ничего плохого о нем не могу – работник славный из Джома получился, правда, нелюдимый опять же. С мужиками пива не пил, в кости не перекидывался…
- Ближе к делу, уважаемый войт, - слегка поторопил собеседника Говард.
- А, ну так вот: мы-то раньше каждый месяц заготовленную лесину в Малейн возили, в столицу нашу. Когда охотники дичи набьют – мяса свежего. Но минувшей зимой наш лес захворал…
- Это как так? Захворал? – не понял странствующий воин.
- Ну… изменился, что ли. Только ступишь за околицу – за тобой словно смотрит кто-то. И взгляд такой холодный, враждебный, прямо в дрожь бросает. Мох на деревьях почернел, а ближе к чаще листья все налетом рыжим покрылись, трава погнила. В общем, не многие отваживались на работу ходить. Лишь охотники большими группами наведывались и ставили силки на звериных тропах, да Джом за валежником хаживал. Вот в один из таких походов и пропал он.
Войт глубоко вздохнул, после чего двумя большими глотками осушил кружку.
- Вот тут-то и началось самое худшее. Ночами кто-то у частокола топтался, стонал, выл жутким голосом. Потом мужики находили глубокие рубцы от топора на кольях… Совсем стало страшно в лес ходить, в столицу возить нечего. Мука в амбаре кончается, мешки с крупой дно показывают.
- А что ваш священник? – сердце Говарда трепетало. – И почему в столицу весть не послали?
- В столицу нынче ходу нет. Мы-то на самой окраине королевства почитай приютились. Леса здесь дикие, зверья много… Был у нас один-единственный мост через речку Уман, но три недели тому рухнул в воду. Никак нечисть крепления подрубила! А в другую сторону до первой заставы две недели пути… да чего я тебе рассказываю, сам ведь с той стороны путь держишь. А священник наш помер в прошлом месяце. Как раз перед тем, как Джом пропал.
- Итак, - хлопнул ладонью по столу воин, - что мы имеем. Порченый лес, пропавшего дровосека, обрушенный мост и следы топора на частоколе. Сдается, мне, что это работка для слуги Суммона. – Он вытащил из-за ворота медальон и поцеловал сторону, покрытую черной глазурью. – Я могу отправиться в лес прямо сейчас, после того, как мы обсудим цену.
Войт нахмурился. Ему явно не хотелось отдавать чужаку деревенских денег. Но помощь была им просто необходима…
- Золотой фунт. – Молвил спокойным голосом Говард.
Теллин охнул.
- Пять серебренных фунтов, не больше! – парировал он.
- Золотой фунт и точка. Вам это нужно больше, чем мне.
- Семь серебряных, я сказал. Тебе ведь тоже выбираться из нашего захолустья надобно, так что и для себя стараешься. Станет лес чистым – наши лесорубы в раз на ту сторону Уманы мост сколотят…
Они еще долго торговались, и в итоге сошлись на восьми серебряных фунтах и пяти медных пенни. Закрепив сделку слегка перебродившим вином, мужчины условились встретиться у ворот частокола, после чего войт отправился по деревне собирать обещанное жалование.
Отойдя в угол, Говард опустился на колени и, зажав медальон меж двух ладоней, прочитал молитву своим богам. После этого он принялся за свою экипировку. Вначале воин выложил на стол оба кинжала из ножен на поясе: одинаковой длинны, чуть больше мужской ладони, широкие к низу и узкие у острия, обмотанные мягкой кожей рукояти украшены позолоченной проволокой. Затем он проверил оба метательных ножа в рукавах, короткий нож за голенью и висящий на тонкой цепочке на шее. Рассовав оружие по местам, Говард глубоко вздохнул и двинулся к двери.

Вначале он не заметил особой разницы: вроде бы лес, как лес. Ничего необычного. Но чем сильнее он углублялся в чащу, тем острее чувствовал некие изменения в окружающем мире. Твердая поначалу почва заметно смягчилась, густая трава неожиданно сменилась влажным черным мхом. Сапоги иногда прорывали его, и тогда на поверхность выступала темная зловонная жижа, точно шел он не по весеннему лесу в гористой местности, а по самому краю старого болота. Говард ловко выудил из ножен свои кинжалы. Его вера запрещала ему брать в руки меч или копье, большинство служителей ордена Суэй предпочитали шестоперы, короткие клинки и боевые молоты. Но Говард не любил громоздкого и неудобного оружия – кинжалы и метательные ножи были гораздо удобнее и не требовали особой физической силы. А с резкостью и ловкостью у опытного воина всегда был полный порядок. Вера так же запрещала носить любые доспехи, кроме форменной черной куртки. Но и с этим он смирился довольно легко…
Медальон на шее придавал толику уверенности, а ясный лик вечернего солнца, выглядывающий сквозь зеленые кроны дубов, рассеивал густые тени. Хотя день и клонился к вечеру, но в южных краях ночной мрак опускался на землю гораздо позднее. Человек собирался закончить свою работу до того, как слегка покрасневший диск божественной Эйнал скроется за дальними кручами Эмирских гор. Цепкий взгляд уже отметил некоторые признаки проклятой земли – черный лишайник на стволах, искривленные ветви на вполне здоровых деревьях и, да, тот самый странный мох, о котором рассказывал войт. Проклятье было рукотворным, но кому это было нужно в глухой чащобе – загадка. Пока, во всяком случае.
Говард целенаправленно оставил своего Овса у дома войта. В лесу от него мало проку, а деревенские парубки обещали расчесать гриву и почистить его скакуна задарма. Если тот позволит им приблизиться к себе хотя бы на шаг, конечно. Впрочем, воин посоветовал парням угостить коня морковкой…
Внезапно, чуткое ухо бывалого охотника уловило едва заметный треск. Он обернулся на звук, ловко перевернул левый кинжал острием вниз. Сердце мерно отсчитывало удары… Теперь хруст раздался немного в стороне. Говард выругался - впереди маячили густые заросли дикого шиповника - но все-таки пошел на звук. Он ступал осторожно, постоянно оглядываясь по сторонам, ловил любые подозрительные звуки, и смазанные движения в тени деревьев. Если у него и было поначалу желание сменить один из кинжалов на метательный нож, то теперь он от этой мысли отказался.
Переступая через поваленный ствол, он едва не пропустил глубокий отпечаток босой ноги на жирном моховом покрывале. След определенно был свежим и Говард задержался лишь на мгновение для того, чтобы еще раз уточнить направление. Выровняв дыхание, воин перешел с шага на бег. Колючие ветви дикого кустарника цеплялись за штаны, оставляя после своих шипов затяжки, но человек не обращал на это ровным счетом никакого внимания. Он уже учуял свою добычу и как хорошо натренированный охотничий пес преследовал ее.
Теперь запустение было видно во всем. Деревья казались черными, больными. Листья, словно покрывала старая ржавчина, а земля под ногами превратилась во влажную кашу из перепрелой травы, мха и грязи. На стволах, точно согнувшихся под невидимой тяжестью, дубов и лип виднелись глубокие раны оставленные топором…
Выскочив на маленькую полянку, Говард резко остановился. Перед ним, до половины вросший в землю, возвышался перевернутый каменный крест Праотца. Обагренный уже подсохшей кровью, облепленный мухами и мелкими жуками, он казался плевком в лицо каждому верующему в Свет человеку. Земля вокруг креста насквозь пропиталась порчей, иссохла, превратилась в клочок безжизненной пустыни посредине густого леса. На той стороне поляны возвышался покосившийся сруб – двери нараспашку, ни окон, ни печной трубы не было в нем.
Воин, стараясь обходить истерзанную проклятьем землю, направился к хижине. Влажная земля была истоптана босыми ногами, повсюду валялись сучья и щепа. Только теперь человек заметил, что вечернее солнце светит точно сквозь пелену тумана. Тени повсюду длинные, жирные точно сажа. Пальцы его до хруста в суставах сжали рукояти кинжалов – это место слишком долго находилось под гнетом темного проклятья! И теперь уже нельзя сказать наверняка: отчистится ли оно когда-нибудь, или нет.
В срубе воздух был затхлым, влажным и липким. Пол глиняный, мебели никакой; лишь в правом углу нечто вроде лежанки из хвороста, да странная растрепанная книга в грубом переплете. Говард аккуратно поднял книгу и открыл первую страницу…
Хозяином дневника, как и подозревал воин, оказался тот самый дровосек Джом. Видимо он действительно был нелюдимым и замкнутым парнем, предпочитая делиться своими переживаниями и размышлениями не с людьми – а с бумагой. Немного удивляло то, что этот странный малый сумел выучиться грамоте и писал довольно опрятно… Но вот последние страницы заставили Говарда вздрогнуть. Он поцеловал медальон Суэй и беззвучно пошептал молитву. Этот парень нашел проклятый крест еще прошлой весной и, судя по всему, поддался темному влиянию. Его «стараниями» древний фетиш вновь обрел былое могущество – дровосек таскал к нему убитых животных, даже несколько раз собственные руки полосовал, чтобы принести кровавую жертву!..
- Что ты здесь делаешь? – внезапно за спиной воина раздался дрожащий преисполненный лютой злобой и ненавистью голос.
Говард обернулся, книга с чавкающим звуком упала на глиняный пол. Опасно блеснула сталь кинжалов.
Перед ним стоял худой и грязный человек в одной лишь набедренной повязке. Грязные рыжие волосы спутались, в них застряли листья, какие-то сучки и труха. Рябое лицо все в грязевых потеках и струпьях, воспаленные красные глаза закрыты пеленой безумия. В руках Джом сжимал ржавый колун на длинной дубовой ручке.
- Именем Суммора, повелителя смерти, - пробормотал Говард, выставляя перед собою левую руку с зажатым кинжалом, - я отчищу это место. Покайся, одержимый!
Вместо ответа Джом весело захохотал и, вскинув над головой топор, бросился в атаку. Из богатого жизненного опыта Говард знал, что зачастую одержимые обладают нечеловеческой силой и, вместо того чтобы парировать удар кинжалами, он ловко отскочил в сторону, пропуская мимо себя смертоносное лезвие. Чутье не подвело воина. Ржавое лезвие глубоко врубилось в стену, но худой парень легко выдернул его из бревна, оставив внушительную зарубку.
Говард скользнул вперед. Кинжал прочертил на левом бедре одержимого глубокий разрез, кровь хлынула из раны, но тот словно не чувствовал боли. Вновь топор просвистел в одной ладони от лица служителя Суэй, вновь он сделал легкий контр выпад, и острие кинжала хищно погрузилось в плоть. Джом взвыл, отмахнулся локтем. Страшный по силе удар отправил воина света и тени на пол, он почувствовал как из носа и разбитых губ капает кровь, но времени утереть ее не оставалось.
Одержимый дровосек трижды пытался пригвоздить его топором к полу, но Говард всякий раз ускользал. Наконец, откатившись немного в сторону, воин выудил из рукава метательный нож. Свистнул рассекаемый воздух, и оружие по самую рукоять вошло в живот одержимому. Тот жалобно закричал и спустя мгновение его вопль прекратил второй метательный нож, пробивший горло. Топор с глухим стуком упал на пол, тело медленно сползло по стене…
Говард утер кровь с лица и с минуту неподвижно лежал на спине, глядя в темный потолок. В его Список можно смело вносить новое имя: «Джом-Дровосек, одержимый». Воин с трудом поднялся на ноги, в голове после тяжелого удара, словно мотыльки порхали, а в ушах гудели несуществующие колокола. Опираясь рукой о стену, он медленно побрел к выходу. Крест на поляне полыхал могучим, оранжевым огнем. Древний фетиш, потеряв единственный источник силы, оплывал буквально на глазах. Твердый камень тек подобно горячему воску, над поляной разносился пробирающий до дрожи шелест чьих-то голосов. Тьма затопила мир, краски посерели. Над догорающим крестом, словно из-под земли выросла большая бесплотная тень. Мгновение два алых глаза внимательно разглядывали дерзкого человека…
Воин с силой вцепился в свой медальон. Солнце скрылось за темной дымкой, значит, время Суммора ушло.
- Именем светлой Эйнал, - начал Говард, поворачивая золоченую сторону медальона к тени, - уходи из мира живых!
Тень отпрянула. Дикий вой сотряс землю, разлился над лесом страшной песней. В следующий миг бесплотная тень растаяла в воздухе. За спиной воина послышался жуткий треск, грохот и сруб провалился в глубокую трещину, расколовшейся земли. Минуло еще мгновение, и островок иссушенной проклятьем земли вместе с крестом точно так же поглотила бездна. Говард отпустил медальон, руки его безвольно обвисли.
Он стоял посредине небольшой поляны, окруженный дымящимися трещинами неведомой глубины. Ни журнала, ни головы проклятого дровосека не мог он предъявить своему нанимателю!
«Ну вот, - мрачно подумал он, глядя на узкую полоску света над горизонтом, - и никаких тебе денег за труды. Повезет еще, если не выгонят с позором из деревни, как последнего шарлатана…»