Выстрел

(Места, даты, названия и фамилии персонажей являются компиляцией событий "подправленных" автором в угоду литературности.)

Мартовское утро только-только вступало в свои права, освещая изломанные вершины гор, тесным кольцом охвативших город, лежащий далеко внизу. Горы, в это время года, становились удивительно красивы. Покрытые ковром маленьких, бледно-розовых тюльпанов, они, при таком удалении и сами казались нежно-розовыми. Бездонное, без единого облачка, светло-голубое небо и зелень маленьких двориков далекого города, казавшегося отсюда таким мирным, довершали идиллическую картинку.
- Ну, прям курорт! - Сержант Грибенко, штатный снайпер роты разведки 149-го Гвардейского Дважды Краснознаменного Ченстоховского полка, привычным движением оправил форму вокруг ремня, большими пальцами рук загоняя складки в одну, на спине. Бросил еще один взгляд на вершины гор, отмечая появившуюся над ними узкую желтую полоску, сокрушенно вздохнул и, покачав головой, язвительно бросил: – Как же, курорт! Опять задует!
Узкая желтая полоска над вершинами гор, была приметой верной и не подводившей никогда. Ветер, поднимавший тучи песка и гнавший все это безобразие, согласно законам физики с гор на равнину, можно было ждать уже через пару часов. Тогда и поблекнет курортная пастораль, затянутая серым. Кабул. Песок и ветер. Жара под шестьдесят по Цельсию. И долгожданное пополнение с Союза. Именно по этому, его сегодняшняя форма – «парадка», а не обычная «афганка». Ему, сержанту, замкомвзводу, предстояло встречать «духов». Должен бы, по идее, взводный, но увы, офицеров в роте вечно не хватало. В строевых еще как-то, а тут…. Два, три боевых и все. Пока-а нового дождешься….
Игорь, отвлекшись от своих дум, еще раз тщательно проверил свой внешний вид и не торопясь пошел к штабу полка. Начштаба, мужик хоть и «правильный», но в вопросах соответствия Уставу - просто помешанный. Не дай бог, какой крючок расстегнут – наряд обеспечен. А попадать в лапы зав.столовой; совершенно бешенному узбеку, да еще в добавок дембелю сверхсрочнику Низомычу, совершенно не хотелось. Они когда больше 24 месяцев отслужат, совсем с «катушек» съезжают. Ну, понять-то дембелей конечно можно. 730 дней уже позади. И приказ министра обороны уже есть, и альбом готов и форма наутюжена, а команды на дембель нет. И не будет, пока «духов» не привезут. Смену. Вот и бесятся парни, которым завтра могут скомандовать на самолет, а могут и в бой.
– А мне, еще год тянуть, - подумалось вдруг Игорю, и думка эта, радости в жизни не прибавила.
Штаб полка – единственное щитовое здание во всем расположении части, на сегодняшнее утро, конечно же, было местом сбора всех дембелей, которые правдами и неправдами, загодя, старались обеспечить свое присутствие при этом знаменательном событии. И, кстати, сегодня можно быть уверенным, что ни один «шакал» не посмеет и слова вякнуть против предстоящего действа.

***
Ил-76МД заходил на посадку так, как будто его крылья больше не держали. Не было ни привычного «захода» перед снижением, ни эшелонов высоты, которыми оберегают гражданские летчики пассажиров, скажем, «Аэрофлота». Самолет просто падал в крутом пике, к назначенной на земле цели. Пара «крокодилов» сопровождения, рисуя огненные дорожки тепловых ловушек, месили винтами воздух чуть ниже. Как ни странно, дикий перепад давления в расхлябанном салоне, отразился больше на «нацменах». Гордые «дети гор» откровенно плакали, в панике пытаясь утереть кровь хлынувшую вдруг у кого из ушей, у кого из носов. Шасси «гробовоза» не успели остановиться, а люки грузового отсека уже открывались, выпуская груз – новое пополнение для сороковой армии, воинов интернационалистов ограниченного контингента Советских Войск в Афганистане. Так их тогда называли.
Все еще обескураженные дикой посадкой, солдатики, вяловато выстраивались прямо на «взлетке», под бешенный мат сопровождающего капитана. ИЛ, гудя турбинами, тянул шланги и кабеля, подпитывался торопливо. У одноэтажного, мазанного глиной «аэропорта», уже стояли чьи-то чемоданы, ожидающие загрузки. Ромка, ошалевши вертел головой, пытаясь разглядеть и запомнить все это незнакомое и чудное, шестым чувством понимая команды, а седьмым чувством, ощущая разлитую вокруг напряженную готовность к чему-то, ему пока не понятному.
Натужный визг разорвал воздух прямо над головами. Волна звукового удара лишила адекватности все чувства, только глаза фиксировали разворачивающиеся события, как отпечатки на фотопленке. Разноцветье багряно-черного цветка взрыва напалмовой мины, прямо на взлетке! Серо-белые трассы ПТУРСов сходящиеся все ближе к цели – ИЛу и группке людей у его раскрытого брюха! Разверстый в надсадном крике рот капитана на что-то указывающего обеими руками. Бежать?! Падать? Сдувающая с ног стена выхлопа из турбин огромного теперь самолета. Бросающий на землю, громкий и пронзительный, настолько, что вибрируют кости, форсаж многотонного лайнера стоящего так близко! Ужас и животный страх в сжатом до предела комочке сердца. Что-то белое парит в воздухе. Простыни? Красное на земле. Кровь? Чья? Я жив? Ну очевидно. Глухой голос, доходящий до сознания как из глубины, - Встать! Бегом! Твари! Бегом, вашу мать!
Ромка рванулся так, что в глазах снова померкло. Очухался, уже за периметром аэродрома, куда собирались выжившие. Здание «аэропорта», с выдутыми форсажем «гробовоза» стеклами, разбитые и раскиданные чемоданы, их содержимое. Сзади бухали разрывы, свистели осколки и где-то рядом густо стрекотали очереди, выделяя металлически - грозное «да-да-да-да-да» - ДШК. Очевидно, кто-то уже вел бой с нападавшими. Остатки пополнения спешно загрузились в ожидавшие их Камазы, и перед Ромкиными глазами, опять понеслись калейдоскопом идиллические картинки чужого, непривычно пестрого, южного города, такого обманчиво мирного.
Серпантин дороги уводил небольшую колонну все выше в горы. Любая развилка, любой поворот трассы – охранялись. Мешки с песком, сложенные в брустверы огневых точек. Полувкопанные БТРы. Остовы сожженной техники на обочинах. И молчаливые, настороженные лица солдат. Серые. Мельчайшая пыль и песок, поднятые постоянно дующим ветром, окрашивают в серое все вокруг.
Машины остановились, въехав на территорию части. Вновь прибывшие, деланно бодрясь, выпрыгивали из машин, и торопясь размять затекшие с дороги ноги и руки, строились согласно спискам, чудом сохранившимся у капитана, для переклички. Ромка, опять же шестым чувством, ощущал на себе десятки взглядов. В принципе, он от остальных 350 человек отличался и выправкой и формой. И даже немножко гордился. Все-таки он уже сержант. Строевой сержант, закончивший спецподразделение учебного полка. Взяв на себя инициативу, Ромка принялся помогать капитану со списками, вещмешками, документами, расставлял временно командиров взводов. И тут же услышал злобные шепотки за спиной.
- Ну, сука, выблядок шакалий, погоди, отбой сыграют…
Понимание неизбежной расправы холодком пробежало по спине. – Нет, врешь! Не запугаете! И после отбоя мне есть, что сказать любому. Одиннадцать лет в боксе, вот что! Хотя, признаться, мыслишка бросить все и забиться в общий строй, конечно, мелькнула. Но вот все приготовления закончены. Строй новичков застыл по команде «смирно», в шеренге взводных коробок. Сопровождающий капитан, честь по чести сдавал «команду» рапортуя начштабу, как вдруг, заглушая четкие слова рапорта со всех сторон грянуло:
- «ДУХИ! ВЕШАЙТЕСЬ!»

***
Ромка тогда еще не знал, что это будет последнее большое построение в его жизни. Последний раз он идет настоящим строевым шагом, так как привыкли ходить в той армии, которая была ему знакома до «этого». Ну, может быть, за исключением «диких дивизий» стройбата. Не знал, но уже догадывался.
Вечернее небо горело мириадами звезд. Однажды, заехав с друзьями на рыбалку в Казахстан, он тоже удивился обилию и кажущейся близости звезд, но увиденное сейчас, с тем, еще юношеским воспоминанием и близко не равнялось. Ромка, прислонившись спиной к бортику палатки, глухо выл про себя, от безысходности, и смотрел на небо как загнанный облавой волк смотрит на луну. Все просто. Узбеки, армяне, азербайджанцы и бог знает, кто еще, жили по другим законам. В палатке, за его спиной уже кучковались «земляки», обсуждали общие воспоминания и делились впечатлениями. И конечно, «главным впечатлением» для "местных" был он. И сколько тут не сиди, спать все равно придется там. Ромка, стиснув зубы, загнал стон на дно души. Пусть лучше переварится в разъяренный рык. - Чем быстрее с этим покончу, тем лучше, - решил он про себя и рванул ручку тамбура.
В жарком, нагретом двумя «буржуйками» до состояния воздушной бани полумраке взводной палатки, отчетливо выделялись штрихи раскаленных почти добела кочережек, которыми дневальные «шурудили» уголек, если тот вдруг спечется или прогорит. Постоянный ветер, на такой высоте, даже в марте, с легкостью выдувал накопленное и натопленное за день тепло, поэтому то печки почти никогда не гасли.
У дальней стены, выдвинутая из общего ряда двухъярусных кроватей, неряшливо незаправленная и полная всякого армейского «богачества» стояла койка, на которой, важно скрестив ноги, как настоящий бай, сидел внушительного вида загоревший до черноты казах. За его спиной, на вбитом в поддерживающий свод палатки столб, висела "ЭФка", с разогнутыми усиками предохранительного кольца. Ромка, «тормознул» у самого порога, остолбенев от «красочности» увиденного. Казах, видимо удовлетворенный произведенным эффектом, прикурил от кочережки, разгоняя по палатке сладковатый дымок «косяка» и откинувшись на стену, властно бросил: - Ты кто?
Ромка хмыкнул про себя, - началось! Но вслух, сделав определенное усилие, чтобы голос звучал естественно, произнес как можно небрежнее: - Я…. А ты?
Казах мгновенно налился краской дурной ярости, - Ты что, падла, дембелю представляться не умеешь! Я сказал, ты кто!?
«Сказку», Ромка, конечно знал, но вот подыгрывать «морде» не собирался ни при каких обстоятельствах и произнес только, - Да пошел ты!
- Убью! – казах взревел. Раскаленная кочережка мелькнула у самой головы, благо реакция и навыки не подвели. Темными силуэтами, из проходов между кроватями, вывалились еще человек пять, наступая. Ромка, прикрывая спину, встал в углу, рядом с тамбуром палатки, на маленьком пятачке свободном от коек. – Если я, кого-то из них ударю, мне не простят уже никогда. – Мысли мчались со скоростью света. – Но и забить себя, нельзя позволить - «зачморят» враз. Ну, значит, потанцуем!
Для умевшего, это было не сложно. Сложно перешагнуть черту, за которой уже не жалко, себя любимого, за которой нет места страху или гневу, обиде или мести. И Ромка сумел.
Первого, он принял на обычный блок левой, отводя прямой. Блок не жесткий, касательный, позволяющий погасить удар и выиграть секунду для дальнейших движений ног, корпуса и рук. Мелькнувший хук пропустил приседая и завертелся, не видя лиц и окружающего мира. Он видел движение, успевая сделать все что нужно. Первые, яростные удары схлынули. Парни, навалившиеся на него, старательно «хакали» выбрасывая кулаки, но Ромка, успешно уворачивавшийся от всех атак, быстро понял, что все это «действо» - просто проверка на вшивость. И точно, короткий окрик, толпа расступилась и вперед вышел уже не страхолюдный казах, а вполне симпатичный, высокий, голубоглазый и блондинистый парень. Ромка, присматривался. - Легок, ладно скроен. Очевидно качается. Мышца свежая, мягкая. Но не «боец». Дышать не умеет. Двигаться не умеет.
- Ну!? Что смотришь? – Ромка «борзел» тихо.
- А нормально, да? Порхал тут, ну прям как бабочка! Ну что, бойцы? Кажись, сержант не совсем уж зряшный нам попался, а? - Остальные утвердительно прогомонили. Парень широко улыбнулся и протянул руку. – Я «Гриба». Игорь Грибенко. С Донецка. А ты?
- Бабочка я. – буркнул Ромка, усмирявший кипение крови и дрожь в руках. И уже миролюбиво, подавая руку, - Из Кургана я, Ромкой зовут.
А где то через месяц, на груди у него, уже красовалась маленькая татушка - ярко синяя бабочка сложившая крылья над вензелем заветных букв А(II)Rh + ставшая для Ромки и кличкой и позывным.

***
Взводные палатки, серыми комочками жались к дороге, отгороженные от нее только периметром из трех рядов «колючки» да неширокой полосой плаца. За палатками, там, где начинались всевозможные «хозяйства», склады, боксы и парки, жили только «караульщики» – та рота, которая по расписанию нарядов заступала на боевое охранение и отвечала, на ближайшие сутки, за наружную охрану полка. И поскольку, товарно-денежные отношения еще никто не отменял, а морально-этические барьеры, с учетом «афганского колорита» были, прямо скажем, совсем не железо-бетонные - умные люди предпочитали с «караульщиками» дружить, что, понятное дело, влекло за собой всевозможные «бакшиши» и вольности.
Караулка, а по сути, настоящий дот, укрытый маскировочной сетью, находилась в самом углу охранного периметра из колючей проволоки. Чуть вниз по склону, куда вела пробитая техникой колея грунтовой дороги, предусмотрительное начальство организовало нехилую выгребную яму, в которую полторы тысячи хомосапиенсов, с завидной регулярностью надо отметить, свозило отходы от своей жизнедеятельности. А как известно еще по школьным учебникам, именно такие места являются излюбленным местом размножения грызунов. Попросту, крыс там водилось – тьма-тьмущая! И что за крысы! Черные, размерами с хорошего кота, твари эти, рыли себе норы в стенках ямы, обычно у самого дна, так чтобы уж точно не пропустить новую партию отходов. Уникальная приспособляемость этих голохвостых спутников человека, породила довольно интересный поведенческий шаблон - повадку. Крыса, или несколько крыс сразу, почуяв «свежатину» попавшую в любимую яму, "сломя голову" за добычей не бросались. Сначала умное животное просто приглядывалось. Высунув из норки только кончик носа, ловило запахи, звуки и очень шустро, буквально с быстротой взгляда – реагировало на любое движение. Выдержав паузу, если опасности не было замечено, крыса высовывалась из норки на десять-пятнадцать сантиметров и тут же отпрыгивало обратно в нору, проверяя не затаился ли где неувиденный враг. И такое вот «дерганье» повторялось до тех пор, пока глас желудка не побеждал инстинкт самосохранения.
Ромка с Игорем собирались потренироваться. По «грибовски». То есть поохотиться на крыс. По дороге, упирая на то, что ни единого звука у ямы уже быть не должно, Гриба заставил Ромку отщелкнуть магазин, заслать один единственный патрон в патронник и держать ствол не на предохранителе.
- К яме - ползком. И без единого звука, понял!? И не торопись. Каждое движение выверяй, каждый вздох. С непривычки трудно будет, я подожду, не боись. – Игорь инструктировал нового ротного снайпера. С его протеже, протолкнуть кандидатуру Ромки оказалось не сложно, да и стрелял парень совсем не плохо. - Если ты крысу в норе шлепнешь, то все, больше они уже не выйдут пока ее не сожрут, а потому стрелять надо, только когда она уже выберется в яму. Но сразу не пали, бесполезно и не спортивно. – Гриба, мастер спорта по стендовой стрельбе, прищурил глаз в ехидненькой усмешке. - Да и двигаются они так, что глаз не успевает заметить, значит нужно ловить один единственный момент, когда она уже высунулась из норы, но на кормежку еще не рванула, а не то «просрешь» свой шанс и все. А представь, что это дуэль настоящая, когда или ты его или он тебя!? Вот то-то! Только когда «на все сто» уверен будешь что она твоя, тогда стреляй. Так что наберись терпения. Часа на два эта игра затянется, как пить дать, если конечно не «шумнет» никто. И вообще сначала посмотреть бы тебе, потом уж, если получится…
- Да я и не тороплюсь, - ответил Ромка после минутного раздумья. Неспортивно – это он понимал.
Долго, очень долго ему не удавалось подстрелить свою крысу. Гриба ворчал, что у него руки - крюки, вместо мозгов – опилки, а вместо нормальных нервов – «бабские кудряшки» несерьезные. И только зимой уже, усталые, но ужасно довольные собой, поздним вечером, друзья возвращались в роту, оставив валяться на дне ямы два «трофея». Всего через пару месяцев, с осенним призывом Гриба уходил домой, а Ромка, возведя крысиные тренировки в культ, собирал потом десятки зрителей, конечно следивших за "дуэлью" с приличного расстояния, но так никто больше и не смог повторить их коронный номер, потому что нового снайпера в роте больше не было.

***
Из-за своего сержанства Ромке походить в снайперах удалось только раз, да и то в совершенно курьезном случае. Грибу, командировали куда-то на север, и в роте он остался один.
Лето переходило свою вторую половину, смягчая несусветную жару вечерними сумерками. Ромка хлопотал что-то по хозяйству в своей палатке, когда в нее ввалилось человек пять знакомых «старичков».
- Бабочка, привет! Подшиваешься? Сам? – Колька Спорыш - одессит до мозга костей, как всегда шумный, показно-веселый, чуть тронул Ромку за локоть. – Дело есть, братуха! На сто тысяч! Кончай штопанье свое и слушай сюда, говорю!
Ромка отложил нитки, шутливо ткнул наседавшего в плечо. - Не гони, Колян, вечно ты тарахтишь, как электровеник. Че случилось у тебя опять?
- Ты Бабрака знаешь? – спросил Колька, резко меняя тон разговора.
- С Нижней? Знаю. И что? Напакостил?
При имени Бабрака, у Ромки мгновенно "засвербило". Знаете, как бывает, когда близкая опасность подстегивает все чувства выбросом адреналина. Бабрак- один из местных молодых пацанов - "бачей". Пожалуй самый старший из тех, кого Ромка видел торгующим на проволоке. И репутация у него была и в самом деле не лучшая. Открыто не кидал, но то и дело задирал цены, менял оговоренный товар на всякое барахло. Да к тому же пользуясь своим возрастом и силой, сколачивал вокруг себя маленькую торговую "бригаду", окровенно наглеющую и пытающуюся диктовать условия.
- Да то-то и оно! - продолжал Колька. - Я ему задаток за костюмчик отдал, на прошлом нашем дежурстве, договаривались сегодня, а он падла ховается! Ты прикинь!? Честного шурави разводит, как душару! Соплю какую-то прислал, мол Бабрак сказал: - «Коля мне за часы должен». - Да я ему эти часы в одно место! Хорек неумытый!
- Ты от меня-то, что хочешь? - Ромка от души веселился, наблюдая потевшего «коммерсанта». Ну и лезли бы в овраг - ловили бы, или подставу какую сыграли. Я-то тут причем?
- Ой, Бабон, ну че ты, в натуре, ломаешься! Не ну ты подумай, а!? – Колька обвел взглядом молчащих «соратников», ища поддержки. – Один снайпер в полку остался и еще ломается! – И уже обратясь снова к Ромке, - Ты ж пойми, Бабрак не сопля малолетняя, на рожон не полезет. Засел в своем дувале, чаи гоняет. А я че, контуженный, к ним туда под стволы-то переться,? Но проучить же надо? Так ведь? Что скажешь? Надо, а?
- Надо.
- Ну так и я про то ж! - Колька аж подпрыгнул от нетерпения. - Ты давай ствол большой бери и дувал этот евоный разнеси к еб..ям. А мы поляну обеспечим чин-чином.
Ромка призадумался. Вообще-то солидарности ради, Бабраку – проволочном торговцу давно надо было что-то типа показухи устроить. Но шмалять средь бела дня по мирной деревне?! Ох чревато…
- А кто у вас за «начкара» сегодня?
- А вон, Милован. – Колька кивнул на здоровенного сержанта, Серегу Милославского. – Да ты не ссы, Ромыч, даже «Смола» наш впряжется, если шухер какой. Костюмчик-то я ему банчил. Сечешь?
- Угу. Ну, пошли что ли? – Ромка встал. «Смола» - командир 4 роты батальона минометной поддержки Владимир Осмолов, был знаком, наверное, всему полку. За песни свои, за безудержную лихость и бесшабашность. Этот прикроет.
Через десять минут, лежа на крыше караулки, Ромка уже выцеливал дверь магазина, принадлежащего Бабраку. Благо, что она выходила прямо на улицу напротив караулки. Правда, до цели, судя по прибору, было метров 500. Заряженная разрывными, с черно-красной полоской пулями, СВДшка замерла.
- Бздынь! Бздынь!
Колька, наблюдавший в бинокль, тут же откомментировал. – Есть! Бабочка, милый, есть! В яблочко! Замок сбил, из дверей щепки! Давай! Еще давай! Чтоб все в труху там!
- Бздынь! Бздынь! Бздынь!
- Ох, ты ж… Хорош, Ромыч. Хорош. Ты ему дверь вынес… - Колька обескуражено смотрел на СВД, на Ромку. - Да-а-а…
От деревни, по направлению к посту мчалась одинокая фигурка.
- Ай, шайтан! Шурави! Зачем стелиль? Детей пугаль, мени пугаль! Джинсы раниль, много джинсы! Часы убиль совсем! Ваах, ваза а, какой ваза была, тоже убиль! Ай, шайтан! Платить будешь!
- А вот хрен тебе, Бабрак, понял. Я на свои пострелял. Так что мы в расчете. И еще. Всем скажу, а ты запомни! Ты к проволоке, больше не подойдешь. Понял!? – Колька вышел вперед. – Стой, стрелять буду! Руки вверх и десять шагов назад! Охранная зона! – В лоб Бабраку уже смотрел зрачок АК. Тот молча пятился задом, кланялся, а в глазах читалась такая ненависть, что вечером, угощаясь «Столичной» и пловом, все только об этом и спорили.