Я беспомощно откинулся на твердую высокую постель, взгляд, меж тем, устремил в потолок, на котором, вокруг тускло горящей лампы в 60 вват, обвивалась, тяжело сплетенная, паутина....
Знакомая до боли ситуация: вот уже в который раз я лежу на этой кровати, думая о ней. В голове крутятся бредовые мысли, от которых клонит в сон. Отяжелевшая голова моя не движима, как и тело, только мысли дают шороху.
"До свиданья" - прокручиваю в памяти снова и снова последнюю фразу, сказанную ею сегодняшним холодным вечером. До свиданья - это не прощай, а значит нет весомых причин думать, что сегодняшний день стал финалом наших бесстрастных встреч. Встречи, которые основывались лишь на женском любопытстве, встречи, от которых она не испытывала душевного удовольствия, лишь коротала очередной вечер, с очередным несчастным романтиком, вот-вот решившимся слагать строки, рифмованные в ее честь. Вот она - участь таких как она: с тяжелой тоской выслушивать слова полные бреда и чуши... может быть фальши и наигранности... так кажется ей. Действительность же куда хуже... ведь ей просто не приходит в голову, что слова эти полны чувственности, грусти, такой же тяжелой, как в ее представлении тоска. Но это то, за что не обижаются на женщин... участь есть участь.
Кровать. Кажется тело невесомо парит над не застланной кроватью, а голова, от тяжести наступающих мыслей, марширующих от виска к виску, все еще на подушке... льняная простынь пропахала сыростью,а матрас продавлен так, что ломит спину...
Так не хочу засыпать, так хочу думать о ней, вспоминать ее бездонные глаза, полные черноты, словно уголь, её нежные, чуть приоткрытые губы... как я люблю волосы этой Неприступной, когда они распущенны по плечам, чуть ниже линии груди, ее талию, которую жажду обхватить жадными руками всякий раз, когда вижу ее обтянутую нежной тканью. Тянет в сон...
Она сводит меня сума. Кажется, что все мысли связанны с ней, незримой нитью. Обдумываю нашу встречу, каждую минуту: ее лукавую улыбку, которая растягивала уголки пленяющих губ, всякий раз, когда я упоминал о своих чувствах.
"Не стоит" - говорит она, и отводит равнодушный взгляд на прохожих, игнорируя мои слова. Чем же, черт возьми, мне задеть ее гордыню?
Моя госпожа гордость покинула меня, громко хлопнув дверью, удалилась из моего сердца, еще три дня назад, когда состоялся наш, с Лукавой, разговор, после которого я твердо решил поставить точку, но уже в самую последнюю минуту черкнул, и добавил хвостик, из чего, разумеется, получился неплохой знак препинания — запятая...

- Я устал думать о тебе, говорить о тебе, мечтать о тебе. Что я должен делать, что бы вызывать у тебя чувство любви? Любви не к самой себе, да... а ко мне, такому мизерному и ничтожному в твоих глазах. Что прикажешь делать?
- Попробуй выспаться... - глухо отвечает она, не поворачивая ко мне лица.
- Сны, также, о тебе.
- Паранойя... - тихо и надменно шепчут губы...
- Хватит! Ты смеешься надо мной?
- Я устала смеяться над тобой...
В этот самый миг... момент истины, когда я должен послать ее ко всем чертям и с присущим пафосом уйти, оставив ее одну на пересечении этих глухих улиц, я молчу... оцепенение, и лишь глаза мои бегают, словно маятник со стола моей учительницы по физике, в недалеком, но смутно помнищемся прошлом.
- Ты груба.
- Ты вынуждаешь меня! - фыркает Неприступная.
- Нужда? Что ты знаешь о ней?
- А что ты можешь мне о ней рассказать?
- Моё поведение - вот это плод нужды. Моя тоска по тебе рождает каждую минуту нужду в тебе. Этот замкнутый круг... я уже устал от него.
- Так прекрати ходить по нему.
Как? Просто взять, вот так, и прекратить? Отчего же так скоро? Я ещё питаю надежды, что ты осмелишься разомкнуть его сама... - Она меж тем устремляет на меня озлобленный взгляд своих кошачьих глаз, и по моей спине начинают коликами бегать маленькие мурашки, щекоча до самой нервной системы. Лукавая же демонстративно застегивает самую верхнюю пуговицу на своем пальто, и тут же мой мозг погружается в долгие раздумья: что же она хочет мне этим сказать? Ей холодно - и она решает утеплиться, словно кошка в холодную пору...или же она закрывается от меня...
- Если ты собрался молчать, думаю я могу удалиться... - произносит она и достает из кармана своего черного пальто пачку красно-белых сигарет, на которой я с трудом могу рассмотреть надпись "Malboro".
- Думаю, это лишнее, - говорю я, а мысленно представляю ее в белом фартуке, в красный горошек около кухонной плиты. Она что-то с любовью, должной женщине, колдует, и со всей своей нежностью говорит "любимый, твоя яичница"...да, это конечно не завтрак континенталь, но есть что-то в этой романтично-трогательной банальности. Но ее следующее движение заставляет меня спуститься с седьмого неба на холодный асфальт земли обетованной - она достают сигарету из пачки "Malboro" и закуривает, словно мне на зло...одна затяжка...затем вторая, и дым выпущенный из ее рта прямо мне в лицо, в виде невинного колечка, заставляет меня окончательно почувствовать почву под ногами всей ступней.
- Колечки. - озлобленно говорю я. - Я смотрю, ты опытна ...
- В сигаретах? Пожалуй. - коротко отвечает Неприступная, и вновь отворачивает от меня свое, белоснежного цвета, лицо.
Надо уйти...думаю я ....уйти, и не позволять ей унижать сеня...уйти, и не увидеть более ее черных глаз...уйти, и не увидеть очертания ее губ...

Я продолжаю топтать мокрый, от недавнего дождя, асфальт, меж тем она топчет мою любовь...так кокетливо и лукаво...и куда только смотрел купидон когда вонзил мне стрелу по самое мягкое место...но это уже совсем другая история, и чтобы обратиться к ней, надо вспомнить происходящее еще семью днями раньше...

еще семь дней назад...

… не было так холодно, мурашки не бегали по спине и не трогали мою нервную систему, которая, кстати, также была тверда еще семь дней назад... и пальто спокойно висело в темном шкафу этой Лукавой.
Я спокойно шел по улице, прогулочным шагом, и был безмятежен и прост. Улыбаясь жизни и всякой красивой девушке, проходящей мимо, я чувствовал себя вполне счастливым. В это же время на голубом небе нашего города К. солнце, уже догадываясь о своей скорой отставке, при наступлении хмурой холодной осени, забавляясь, кокетливо заигрывало со мной, слепя глаза.
Тогда я не предполагал, что буквально на следующем повороте, на пересечении улиц, названных в честь двух писателей, через три минуты и двадцать семь секунд я буду ослеплен вовсе....

через три минуты и двадцать семь секунд...

… увидев эту Лукавую, легко парящую над улицей, словно луч того самого солнца, она так же кокетливо улыбнулась мне, и в ту же секунду, споткнувшись о неправильно лежащую плитку тротуара, упала (как и следовало лучу солнца), но не на землю...а прямо в мои пылающие объятия... и я, такой наивный и по детски заинтересованный в продолжении этого романтического столкновения, решил, что это начало.... начало же это - оказалось началом конца.

И вот теперь я лежу на холодной кровати, с отяжелевшей головой, настолько отяжелевшей, что кажется остается вмятина в самом матрасе... мое приглушенное дыхание рассекает тишину, которая уже оглушает своим натиском, а все та же лампа в 60 вват, задыхающаяся от натисков паутины, лениво рассекает темноту моей опустелой комнаты.
Я лежу на этой кровати, девяносто седьмого года выпуска, уже битые два часа и восемнадцать минут, и неустанно думаю о ней. Готов поспорить, что Купидон сейчас нежится на теплом облачке, загибаясь от смеха... стрелы бы ему переломать... неужто в выборе любви для меня он предпочел наслаждению горечь отказа?... тут же в памяти всплывает горький кофе, двумя днями ранее...

двумя днями ранее...

… Лукавая медленно потягивала черный кофе, сваренный семь минут назад по ее заказу на кухне ресторана, и казалась совершенно спокойной и невозмутимой. На миг я решил, что она благосклонна ко мне... Я же корчился от противного вкуса горького кофе, и уже начал жалеть, что возложил на ее плечи выбор строчек из меню... Я был не так безмятежен и спокоен, и все же, в минуты, когда она обращала на меня свой взгляд, и кофе казалось сладким нектаром.
- Заказать тебе что-нибудь еще? Может мороженное, или кусочек торта? - говорю я , из чистой вежливости, зная при этом, из разговора по телефону городской линии, состоявшимся днем ранее, что лукавая с 14 лет сидит на диетах и разделенном питании. Но....
- Да. - говорит она, и не скрывая своего удивления, я протягиваю ей меню в толстой обложке бордового цвета, с золотистым обрамление....
Минуту погодя она жестом подзывает официанта, и делает заказ... весьма долгий... еще спустя некоторое время я молча наблюдал за тем, как она закурила, и, глубоко в легкие, затянула дозу никотина, от которой лошадь упала бы в предсмертном припадке, и долго умирала мучительной смертью... мне, безусловно, не нравится ее пристрастие к сигаретам, но я не решаюсь делать ей замечание, дабы не спугнуть свою грациозную лань... за меня, в следующее мгновение, на это решается молодой официант :
- У нас не курят... простите. - говорит он, и ставит на стол поднос, где я могу наблюдать следующее : мороженное, посыпанное шоколадной стружкой, два куска торта, что-то похожее на выпечку, рядом с которой красуется темно-красное желе, ерзающее на тарелке, от телодвижений официанта, около двухсот грамм малины и и черники... маленькая тарелочка клубники, к которой официант припас и сметану, в другой руке...
Я в изумлении наблюдаю за тем, как парень переставляет все заказанное на стол, а Лукавая меж тем наблюдает за мной...
- Девушка - обращается он вновь, - потушите, пожалуйста, сигарету.
- «Ц» - она с явным недовольством затушила сигарету.
- Разве ты не на диете? - спрашиваю я с широко раскрытыми глазами.
- Да. - коротко уведомляет она, и продолжает потягивать горький кофе из крохотной чашки..
Всё последующее время заказанное ею было не тронуто, и простояло на столе, даже не будучи передвинутым, а черный горький кофе был допит до последней капли, так что на дне остался лишь осадок...после чего она сказала:
- Мне пора...

И вот теперь я лежу на холодной кровати, и неустанно думаю о ней. Клонит в сон, но всем своим нутром не хочу засыпать, хочу думать о ней, вспоминать о ней. Откуда же она? Из рая или из преисподнии? Этот ангел - словно бес... крылья, что позади нее, и хвост...светлое лико и рога.... губы бантиком, но язык... говоря о губах тут же вспоминаю происходящее тремя часами ранее, после чего я и валяюсь здесь, беспомощно раскинув руки.

еще три часа назад...

… я боролся со своим внутренним необузданным "я", которое вырывалось из груди жаждя ее губ. Лукавая все также безмятежно стояла напротив, думая о чем-то совершенно чуждом моему страстному "я".
Как я хотел рывком обхватить ее обеими руками, и зажать в своих объятиях, пылающих с такой же силой, как и в первый день нашей встречи. Долго не раздумывая, уже не в силах сдерживаться, не бросая монету на орла или решку, даю волю своему бешеному "я", и, обхватив руками тонкую талию Лукавой, силой притягиваю ее к себе и целую ее губы... и вот я уже чувствую что почва под ногами все мягче и мягче, а за спиной табличка "Добро пожаловать на седьмое небо". Как прекрасно ощущать себя в ее объятиях... да да да.... мне и в голову не приходит то, что придет через две секунды и одну треть одного мгновения...

через две секунды и одну треть одного мгновения...

… я осознаю, что объятий с ее стороны нет и вовсе, более того, она всячески пытается меня отпихнуть, словно старую шавку, что впилась зубами в ее ногу... и вот теперь картинка небесного рая сменилась на железные врата с огромным железным замком и надписью "Извините, седьмое небо временно не работает, по неизвестным техническим неполадкам".

Отстранившись от нее, я делаю шаг назад, и в недоумении смотрю на нее.
- Не надо этого! - говорит Лукавая с равнодушием в голосе и безразличием в глазах, и усердно вытирает губы тыльной стороной своей белой руки. Ее тонкие пальцы скользят по щеке, а волосы, растрепавшись, слегка падают на лицо, прикрыв брови, и черноту ее бездонных глаз.
- Что с тобой? Ты разве не хотела этого?
- Я бы сказала. - отвечает она, и закуривает, - ты ведь не можешь знать, чего я хочу, - она демонстративно выпускает дым изо рта в виде того самого колечка , напомнившего мне петлю, которой я бы сейчас весьма кстати воспользовался.
- Я предполагал, что знаю... хотя бы самую малость из твоих желаний... зачем же ты тогда приходила?Отвечала на звонки?
- Мне было скучно. Ты ведь знаешь, как губительна женская тоска. - беззаботно отвечает она.
- Ты считаешь, что имеешь право играть мной, вот так, нахальным образом?
- Позволь заметить, что не каждый мужчина даст женщине так с собой обращаться.
- Позволь заметить, что не каждый мужчина будет так любить эту женщину. - обиженно тыкаю пальцев в ее сторону.
- Что ты знаешь о любви?
- Много больше тебя...настолько, что мог бы стать твоим учителем.
- Стать учителем? - губы ее, при этих словах, растягиваются в надменной улыбке.
- Но, увы и ах … бездарности твоей мое знание уступает. Как ты можешь скрывать свои чувства? Разве тебя не распирает?
- Все просто - их нет. - говорит она, и кидает недокуренную сигарету на землю, я в тот же миг топчу ее, своей ногой, сорок пятого размера по российским меркам, пытаясь затушить.
- Ты слишком много куришь! - говорю я, делая вид , что не услышал сказанного, - это вредно. Ты только за последний час убила в себе сто, по меньшей мере, лошадиных сил.
- Ты измеряешь меня в таких мерках?
- Брось, это всего лишь фраза.
- Считаешь, что я цепляюсь к словам?
- Прекрати... - с грустью, и почти вполголоса прошу ее, на последнем дыхании своего терпения.
она: пойду...
я: постой...
она: .........
я: тебе нравится играть со мной? играй... нравится мучить меня? мучай... вы женщины любите такие тонкости.
Она: ты знаешь что-то о женщинах?
Я: помоги мне узнать. Отбрось свою гордыню. Разве ты не устала от неё? Разве она тебе еще не надоела?
она: надоело...
я: и мне...
она: ты надоел...
я: да что же это такое...
она: я пошла... адиёс.
я: постой...

В следующее мгновение я остаюсь наедине с недокуренным, но уже точно затоптанным мною окурком, на фильтре которого остался отпечаток ее губной помады, алого цвета. И в этот самый момент я готов потоптаться на бычке снова. Бешенство мое граничит с вот-вот утихающей страстью, которая, в свою очередь, делит грань с неистовой тоской, что рождает в себе грусть... я смотрю ей вслед. Провожаю ее, словно иду рядом. Все еще чувствую аромат ее легких духов, запах апельсиново-мандаринового удовольствия. Ее волосы резвятся на ветру, и она запрокидывает руку и придерживает их в хвосте... обернется? не обернется?.........

Я запомнил ее силуэт со спины, так, что смог бы зарисовать - она не обернулась.

И вот теперь я лежу на холодной кровати, с еще более отяжелевшей головой, и неустанно думаю о ней. Думаю о себе. О себе думаю даже больше. Как глуп человек, когда наполнен чувствами. Как глупы эти чувства, когда наполнены безответной симпатией. Казалось, что я готов был забыть ее, в тот миг, когда ворвался в темную комнату, пропахшую сыростью и гнилой тоской. В тот миг, когда откинулся на кровать времен моего детства, в миг, когда сердце выработало гормон сострадания к себе и к лампе в 60 вват. Я начал жалеть себя с такой жадностью, что мои глаза чуть было не взмокли. В тот самый миг мне показалось, что я уже более не нуждаюсь в ней, и тем не менее я все ещё глядел на телефон с мизерной надеждой, ожидая ее звонка. Уже прорепетировав наперед, что сказал бы ей. Слова и интонацию. Глупо думать, что лед тронется - звонка не было, и нет по сию минуту...
Тем временем на улице осень вовсю разгулялась в нашем городе К. разнеся аллергию, от которой на деревьях желтеют листья, некогда зелененькие и свежие, теперь они ждут своего череда, дабы сорваться в дальнее путешествие, имея в попутчиках резвый ветер с южных краев, тот ветер, что колыхал пестрые перья перелетных птиц, где-то на другом конце нашей необъятной страны... ветер, который развивал в своей плотной атмосфере грубую ткань белоснежного парусника господина Штольца, где-то на другом конце нашей необъятной планеты... ветер, что гонял хмурые пепельно-черные тучи, вызвав гонением дождь, где-то в глубине африканских земель, где так давно ждали дождя.... этот же ветер имел возможность, которой был обделен я, чувствовать нежность шелка ее волос, сегодняшним вечером, когда она удалялась от меня, с пафосом, и явной раздражительностью, вертя бедрами...

Сложно уговаривать самого себя, куда сложнее, чем уговорить сварливого старика, или упертого юношу, страдающего переходным "юношеским максимализмом"... вести с собой откровенный разговор куда сложнее, чем с отцом, который застукал тебя в туалете с сигаретой в руках. Любить куда сложнее, чем быть любимым.
Моя спина стала покалывать ровно семь минут назад, от того что я уже три часа и сорок восемь минут лежу недвижимо в одной позе. Я стал представлять, что она могла бы сейчас делать: лежать вот так же на холодной кровати и думать, думать, думать обо мне, таком милом и хорошем; пить свой горький , свежесваренный кофе; гадать после на той гуще, что осталась на дне чашки; или принимать очередную дозу никотина...
Позвонит, не позвонит? Придет? Вернется?
Довольно!
...а если не быть таким упертым?
...будет не так интересно страдать...
...а если страданию есть чувства предпочтительнее?
...например?
...чувство полноценности своего мужского я...
...мужское эго...
...самоуважение... если посчитать, сколько раз за последние семь дней я был унижен, можно заполнить книгу жалоб по меньшей мере в семи ста магазинах, формата "мегамаркет". А если нет там ничего? В сердце ее. Да, это неприятно, но вполне справедливо - признавать факты. Влюбленные себя не ведут так, как она... сужу, хотя бы, по себе... как трудно обуздать мне себя, когда она рядом, и как легко и непринужденно ведет себя она... я вкладываю душу в каждое свое слово, а она вовсе молчит... я ловлю ее взгляд, пока она ловит взгляд проходящих мимо мужчин...
Да. Так начинается мой откровенный разговор... как хорошо, что невозможно заткнуть самого себя, или дать, например, самому себе в глаз... как хорошо, что можно сказать самому себе все, что думаешь об этой Лукавой, и не полезть в драку,дабы защитить честь дамы...
Пожалуй, сегодня можно дать себе день шороха...

Не любит она тебя...
...важна хотя бы симпатия...
"Хотя бы" нужно начальное вложение уважения. Было?
...нет.
Словив ее, при первой встрече, услышал ли слова благодарности?
...нет.
Заплатив три тысячи и семьсот двадцать три рубля в ресторане, за заказ, к которому она даже не прикоснулась, сорвалось с ее губ слово благодарности?
...нет.
Семьдесят два неотвеченных вызова... слова прощения?
...нет.
Цветы, из цветочного магазина, номер которого я запомнил наизусть, вызвали хоть раз чувство благодарности?
...нет.
Два часа около ее дома в ожидании, ее прихода, как оказалось из теплой сауны - чувство стыда?
...нет.
Так стоит ли оно того? пустота, что в ней гуляет из угла в угол, ее уже поработила. Растоптав меня, словно тряпку, она отправилась на поиски мужчин, которые по мнению ее, не позволяют женщинам к себе так относится. что ж... скатертью дорога...

Как хорошо поговорить с собою по душам... иной раз, я решил бы, что явно спятил... надо отдать должное - не каждый разговаривает сам с собой ... вслух....
Наступают новые, свежие мысли, но от них более голова не тяжела, напротив - мышцы шеи расслабляются, и я, приоткрыв глаза, устремляю взгляд на тускло белый потолок моей серой комнаты, на котором часто "саженные" черные точки (от набега бешеным мух), виднеются как никогда четче. Надо срочно перекрасить потолок... но сначала...
Момент истины настанет не через три минуты, и не через пять часов... с долею секунд, а прямо сейчас: я вдруг понял, что нашел свою "не пару"... и как же я хочу ее потерять... в конце концов, я могу выйти на улицу, и попытаться "словить" еще раз свою судьбу.... авось повезет... и глупо думать, что в нашем городе, население которого перевалило за триста тысяч, не найдется больше девушки, которая бы смогла меня понять... сказать спасибо, и даже съесть все то, что закажет... некто очень мягкий... по женски добрый... не страдающий дурными привычками, и не губящий в себе лошадиные силы... некто, кто далек от черствости сердец... от незнания чувственной слабости... некто, но не она. Я молод, красив и полон шарма... ну и пусть, что немного подхудал за эти бешеные дни, все равно желание сбросить пару килограмм преследовало меня последние два месяца... есть хоть самое малое, за что можно ее поблагодарить в открытке на новый год... отчего бы прямо сейчас не встать наконец с этой сырой кровати, которая уже ноет от моих бредовых мыслей... но прежде:
… я встал с кровати, немного пошатываясь с непривычки, дошел, в три шага с небольшим, на затекших ногах, в правый угол комнаты, и взял в руки стул. Я отправился в центр, и, уже через четыре полных шага, оказался под ленивой лампой в 60 вват, той самой старушке, ( задыхающейся от натисков паутины), которую я не менял уже более полугода. Я решительно встал на стул, и одним легким движением руки сорвал, сотканную каким-то очумелым пауком, паутину... то то же... с легкостью выдохнул я... и, чуть не свалившись с деревянного стула, выскочил на крыльцо своего дома...

И вот теперь я уже не лежу на холодной кровати, голова моя не тяжела, и я вовсе не думаю о ней... я стою на цементных порожках своего дома, цемент на которые был залит в 1991 году, на котором до сих пор остались отпечатки лап соседского бульдога, который успел покусать меня ещё семь лет назад... я стою здесь, на пороге, который хранит в себе истории нескольких людей, как тех, кто оставил на засыхающем цементе свои имена. Глаза сияют, душа ликует, и ждет новых приключений... к тому же неделя, это вовсе не долгий срок...
Я делаю шаг вперед, и, преодолев ступеньку за ступенькой, сбрасываю с себя частицы пыли, накопившейся за эти семь дней. Ещё шаг в бок, и в этот же миг в меня врезается что-то, что я, не успев разглядеть, пытаюсь схватить... тщетно! Посыпались книги и карандаши... зарисовки каких-то городов на холсте бумаги разлетелись по разные стороны... и это главное "что-то", что и врезалось в меня принимается собирать все с сырой земли...
- Намокнет! Намокнет... - тихо бормочет "что-то"... я опускаюсь на колени, и принимаюсь помогать... и лишь теперь я вижу, что передо мной черноокая... большеглазая... по детски суетливая, и по женски нежная... - простите, простите... - бормочет она меж тем...
Вы пьете черный кофе? - в порыве спрашиваю я. Она поднимает на меня свои, поистине, самые великолепные глаза.
Нет...
Замечательно... а курите?
Нет...
Бинго!