И уже через пять минут он сидел верхом на своем любимце, крепко сжав коленями спину Сафи, упершись пятками в основания крыльев. Лишь специальные перчатки, жесткие, с крупными тупыми шипами на ладонях, свидетельствовали о том, что он, Штефан, не просто так – погулять вышел, а мастер драконьей выездки, хозяин дракона, тот, единственный человек, которого дракон будет слушаться всегда и везде. Эти перчатки были то же, что шпоры для лошади, с той разницей, что ранить дракона они не могли, а лишь помогали в управлении громадным животным. Сафи радостно урчал, предвкушая так любимый им полет; Штефан, уже сидя на драконе, дотянулся до небольшого рычага на стене сбоку, повернул его вверх, наружная стена загона Сафи опустилась вниз, открывая широкий проем, в который хлынул яркий зимний полуденный свет. Штефан обеими руками сильно хлопнул с двух сторон по шее дракона, что означало «вперед!», и Сафи с места нырнул в холодную зимнюю прозрачность, вначале не расправляя крыльев, а камнем несясь к земле. Это было его обычной забавой – уйти вниз, так, что у седока замирало сердце, и лишь в самую последнюю минуту распахнуть серебристо-белые крылья и начать плавно набирать высоту…
Так было и на этот раз. Сафи купался в холодном зимнем воздухе, ныряя то вверх, то вниз, нарезая пространство острыми крыльями, ожидая приказа набрать скорость и показать все, на что он способен… но Штефан медлил. Ему очень хотелось пустить своего дракона в скоростной полет, но слишком свежи были в памяти предостережения отца. И неизвестно, что бы решил Штефан, но Сафи, не дождавшись приказа, сам рванулся вперед, прочь от башни, сжимая пространство над горным склоном, утыканным острыми елями. Обычно они летали к соседней горе, делали круг над курортом, потом забирали вправо и, облетев башню по широкой дуге, возвращались домой. Сегодня Сафи выбрал тот же маршрут. Штефан его не останавливал, и дракон, почувствовав свободу, мчался и мчался, набирая скорость. Встречный ветер рвал воздух, холодил колени, острыми морозными иглами впивался в лицо, и Штефан начал жалеть, что не надел на лицо шерстяную маску. Башня осталась далеко позади, они летели вперед все быстрее. Мелькали внизу елки, холодил колени ветер, Штефан, переполненный восторгом полета, звонко закричал, что-то вроде: «эге-гей!», и так же звонко и восторженно закричал Сафи… и вдруг крик дракона оборвался, он словно бы поперхнулся, неуверенно дернул крыльями – раз, два, три - и стал падать вниз.
Тихо-тихо стало… только ветер свистел, и земля неслась навстречу слишком быстро.
«Сафи! Сафи!» – закричал Штефан и сильно, грубо сжал руками шею дракона, сжал так, чтобы сделать больно. Он было решил, что Сафи опять играет. Но Сафи никак не реагировал, молча кувыркался в воздухе, а вместе с ним кувыркался и Штефан, панически думая – разобьются они сразу или покалечатся, а потом будут долго замерзать в снегу? И с ужасом понимал, что возможность проверить это – вот она, слишком близко!

Ах, Сафи, Сафи, легкокрылый серебристый летун… неизвестно, что скосило тебя – врожденная хворь, или какой иной дефект организма,… или слишком резко рванул ты вперед, и горячее драконье сердце сердце не выдержало…. Но, умирая, смог ты сделать последнее: расправил крылья, и спланировал на верхушки деревьев, спасая своего седока. И лишь потом перестал жить, и мертвым комком плоти сполз на холодный снег…

Штефан даже испугаться не успел. Упав, он выбрался из сугроба, и помчался (если вообще можно мчаться по глубокому снегу) к Сафи, не думая о том, что сам-то он жив, руки-ноги-ребра вроде целы, а ушибы – это пустяки, дело житейское. А вот Сафи был мертв. Лежал в сугробе, как смятая тряпочка, в неестественно вывернутой, изломанной позе, черная кровь вытекала из его ноздрей и бурым пятном расплывалась на чистом, свежем снегу…
Штефан не заплакал, и не закричал. Он лишь упал на колени в снег рядом с драконом, посмотрел на свои руки в шипастых перчатках, резко, зло, снял их, размахнулся, выбросил прочь, куда-то в лес. Долго смотрел на Сафи, ничего не говоря, не плача, внешне спокойно… потом обхватил голову руками, закачался вправо-влево…
«Я убил его… - жгла изнутри горькая мысль, - я, я… Отец был прав, а я не верил ему,… и убил Сафи, моего Сафи. Чемпиона захотел сделать. Вот он – твой мертвый чемпион! А ведь Сафи меня спас. Не дал мне разбиться, а я – гонял его безжалостно, пока не загнал насмерть! Не пойду никуда! Останусь здесь вместе с Сафи, замерзну, и так мне и надо!!!»
Привалился к еще теплому боку дракона, сжавшись в комочек, и затих, лишь плечи вздрагивали...

Увы, умирать оказалось не так просто. Постепенно холод начал пробирать Штефана до самых косточек, как он ни ежился, и не прижимался к Сафи. Видимо, от холода, начали появляться и другие мысли, более здравые:
«Да, я мог бы не давать Сафи летать. И сидел бы он сейчас в теплом и тесном вольере, ел, пил, спал, расправлял в тесной конуре ненужные слабые крылья, и завидовал, завидовал, всю жизнь завидовал своим более здоровым собратьям. Жил бы, не зная полета, жил, как живет черепашка в домашнем аквариуме. Разве это жизнь для дракона? Разве Сафи сам не рвался летать? Но все же – отец был прав. А я – нет. Я так обрадовался возможности вырастить своего, ОСОБЕННОГО дракона, что даже не подумал, что особенный дракон нуждается в особенном уходе, особенном кормлении, особенном медицинском обследовании! Да, отец был прав. И, если быть до конца честным – я должен ему это сказать. Сам. Лично...».
Мальчишка вздохнул, погладил дракона по холодному изломанному крылу, потом посмотрел на свои руки – примораживало, а его ланцы сейчас покоились где-то неподалеку, в пушистых снегах Драконьей Земли. Ладно. Их все равно не найти. Он встал. Солнце уже перевалило за полдень, а зимой темнеет быстро. Надо было спешить. Компаса у него не было, поэтому он быстро взобрался на дерево, осмотрелся, понял, что до одиноко стоящей Драконьей Башни достаточно далеко, и засветло не дойти, но вот если двинуться в другую сторону, к ближнему перевалу, то есть шанс засветло добраться до лыжных трасс, а там наверняка можно встретить туристов. Туда он и отправился – мрачный тринадцатилетний мальчишка, только что потерявший друга. Шел вроде бы быстро, но зимний день – как денежка в кармане: кончается всегда чуть раньше, чем нужно. До перевала он добрался уже в кромешной темноте, которую не могли рассеять даже редкие искорки звезд. Он дико устал, но отдыхать было нельзя, Штефан знал это: присядешь, уснешь, и – все, конец. Поэтому всякий раз, когда начинала появляться мысль: «капелюшечку отдохнуть…» - он заставлял себя двигаться дальше. И когда, наконец-то, внизу показалась россыпь огней, мальчишка едва не всхлипнул от радости – спасен! Конечно, надо было еще дойти до этих огней, но спускаться – не подниматься, да и цель – вот она, впереди! Штефан пошел быстрее, и мысли о том, что надо бы «присесть, передохнуть» уже не казались такими настойчивыми. Наконец, он спустился, с первого же взгляда, по протоптанным стежкам в снегу, определил, где бар, и направился прямо туда. Войдя же, буквально упал на высокий стул перед стойкой, напротив бармена, и единым духом выложил:
- Меня зовут Штефан Марчек. Я живу в Драконьей башне. Сегодня днем мой дракон разбился в лесу, а я чудом остался жив. Я полдня шел сюда, устал, и замерз как собака. Денег у меня сейчас нет, но мне нужен телефон и горячий чай. Вы мне поможете?
Бармен уважительно глянул на него, молча кивнул головой, протянул телефон. Потом налил большую чашку горячего чаю, плеснув туда добрую ложку коньяку. Положил на тарелку несколько бутербродов, подвинул это все Штефану. Тот поблагодарил кивком головы, а сам в это время говорил в трубку:
- Марушка? Отец звонил? Нет еще? Да, да, у меня все в порядке! Да не пропал я никуда, Марушка! Жив, здоров, завтра буду дома! Да! Нет, нет, не переживай…. Если позвонит отец, скажи что у меня все в порядке! И вот еще: скажи ему, что я… или нет, пожалуй, это я сам…
Он вернул телефон бармену, выпил чай, а бутерброд даже не смог доесть до конца – от тепла и сытости, а может, от коньяка, жутко захотелось спать. Едва-едва доплелся он до какого-то дивана в подсобке, свернулся калачиком и уснул….